Пуритане. Легенда о Монтрозе

Только в сумерки достиг он узкой лощины, прежде заросшей лесом, а теперь голой и пустынной, с редкими деревьями, сохранившимися на обрывистых склонах или повисшими между скал и огромных камней, куда не добирались ни люди, ни скот, — точно рассеяннее племена покоренной страны, загнанные в каменные твердыни бесплодных гор. Но и эти деревья, чахлые и хилые, не росли и не крепли, а скорее горестно прозябали, да и то лишь затем, чтобы свидетельствовать о бывшем тут когда-то ландшафте. Но между ними несся ревущий поток, свежий и стремительный, одухотворяя и оживляя все окружающее; ведь только горная речка в состоянии сделать это с безжизненным и диким пейзажем, и уроженцам таких мест недостает ее даже тогда, когда они созерцают спокойные извивы величественной реки, текущей среди плодородных равнин у роскошных дворцов. Дорога шла вдоль русла потока, то открывавшегося глазам путника, то скрывавшегося от них и дававшего о себе знать лишь неистовым шумом воды среди камней или в расщелинах скал, кое-где преграждавших ему путь.

«Что же ты ропщешь? — говорил Мортон, охваченный восторгом и грезя вслух. — К чему сердиться на скалы, останавливающие твой бег на какое-нибудь мгновение? Впереди — море, оно примет тебя в свое лоно. И у человека впереди — вечность, и она его примет, после того как он завершит свой беспокойный и торопливый путь по долине времени. Как твое бессильное беснование — ничто по сравнению с могучими валами безбрежного океана, так и надежды, заботы, страхи, радости и печали — ничто в сравнении с тем, что будет нас занимать в течение страшной и бесконечной чреды веков».

Размышляя таким образом, наш путник миновал это унылое место. Холмы, отойдя от речки, образовали небольшую зеленую долину; здесь он увидел крошечное хлебное поле и хижину, стены которой возвышались над землей на какие-нибудь пять футов. Ее соломенная крыша, позеленевшая от времени, плесени и пышно разросшейся сочной травы, кое-где пострадала от двух коров, которых манила эта аппетитная зелень, отвлекая порой от более естественного и законного пастбища. Безграмотная, кое-как намалеванная вывеска оповещала путника, что тут он сможет и сам закусить, и покормить лошадь, и, несмотря на убогий вид хижины, это предложение не могло не казаться заманчивым, принимая во внимание пустынность и дикость тропы, по которой, направляясь к хижине, двигался путник, и высокие, голые горы, в гордом отчаянье высившиеся за этим убежищем.

«Именно в таком месте, — подумал Мортон, — и подобает жить доверенному лицу Белфура Берли».

Подъехав к хижине, он заметил сидевшую на ее пороге хозяйку — до этого она была от него скрыта огромным, пышно разросшимся ольховым кустом.

— Добрый вечер, матушка, — сказал путешественник, — это вы миссис Мак-Люр?

— Элизабет Мак-Люр, сэр, обездоленная вдова, — услышал Мортон в ответ.

— Могли бы вы приютить у себя на ночь путешественника?

— Пожалуйста, сэр, если вы удовольствуетесь вдовьим хлебом и солью.

— Я был солдатом, добрая женщина, — сказал Мортон, — и довольствуюсь малым.

— Солдатом, сэр? — переспросила старуха. — Дай вам господи более праведное занятие.

— Но эту профессию считают почетной, матушка. Надеюсь, вы не станете думать обо мне дурно только из-за того, что она была и моею.

— Я никого не сужу, сэр, — ответила женщина, — к тому же по вашему голосу чувствуется, что вы порядочный человек. Но я видела столько зла, содеянного в этой стране солдатами, что даже довольна, что не вижу всего этого незрячими моими глазами.

Только теперь Мортон заметил, что перед ним слепая.

— А не причиню ли я вам беспокойства? — сказал он сочувственно. — Заниматься вашим делом с такою болезнью, должно быть, трудно.

— Нет, сэр, — ответила старая женщина, — дома я хожу почти свободно, да мне еще девочка помогает, а за вашей лошадкой присмотрят драгуны, когда вернутся с объезда, и это будет стоить сущие пустяки. Они теперь стали повежливее, чем прежде.

Мортон сошел с копя.

— Пегги, птичка моя, — проговорила старая женщина, обращаясь к девочке лет двенадцати, появившейся в этот момент перед ними, — отведи лошадь этого джентльмена в конюшню, отпусти ей подпругу, разнуздай и дай ей сенца, пока не вернутся драгуны. Пожалуйте, сэр, входите, — продолжала она, — хоть дом мой и беден, но зато чист.

Мортон вошел вслед за ней в хижину.

Глава XLII

И так говорила старушка-мать.

А слезы — ручьем из глаз:

«На эту охоту, Джонни, сынок,

Пошел ты в недобрый час».

Старинная баллада