Пурпурное пламя

— Не надо, — сказал он.

Сьерра сердито уставилась на него.

— Не надо — что? Злиться за то, что ты лишил меня работы безо всякой на то разумной причины?

— Я пытался облегчить тебе жизнь. Дать передышку. Сделать тебя счастливой.

— Ну конечно! — Сьерра стряхнула с себя руки Доминика. — Хочешь сделать меня счастливой? Так давай поедем куда-нибудь. Давай узнаем, что нам обоим нравится. Давай найдем что-то общее, кроме секса.

Челюсти Доминика напряглись, а лицо замкнулось. Сьерра следила за этими изменениями и чувствовала, словно ее ударили в солнечное сплетение. Она поняла, что не нужна Доминику. То есть нужна, но не в том смысле, который она вкладывает в это слово.

— Нет? Мы не едем? Что ж, отлично. Мы остаемся. Но я возвращаюсь на работу. Завтра же. И буду работать, сколько и когда захочу.

— Сьерра, это не так уж необходимо.

— Мне решать, что необходимо! — Сьерра схватила кастрюльку с остатками лазаньи, грохнула на нее какую-то крышку и запихнула в холодильник. Потом последовал салат; движения Сьерры были отрывистыми, исполненными сдерживаемой ярости. Она плюхнула тарелки в раковину и начала скрести их так отчаянно, что вполне могла бы соскоблить и рисунок.

— У меня есть посудомоечная машина, — сообщил Доминик, стараясь перекрыть шум воды.

— Теперь целых две. — Сьерра принялась драить соусник.

Доминик был воплощенное долготерпение и спокойствие. Сьерре захотелось врезать ему по носу, но вместо этого она продолжала вымещать свой гнев на соуснике.

— Я не хочу, чтобы ты была посудомойкой.

Доминик подошел к ней сзади и обнял. Сьерре пришлось постараться, чтобы не обмякнуть в его руках. Этого хотело ее тело, но не разум. Ярость затмевала ее разум, но больше всего негодовало ее сердце.

— Нет, — с горечью произнесла она, — я нужна тебе только в постели.

— Мне нравится быть с тобой в постели, — поправил Доминик.

— Что ж, чертовски жаль, потому что больше меня там не будет!

— Сьерра, ради бога! Перестань разводить мелодраму. Не скажешь же ты, что тебе самой не нравится заниматься со мной сексом.

Она развернулась, отпихнув, от себя Доминика.

Ее мокрые ладони оставили отпечаток на его пиджаке.

— Конечно, мне это нравится. Но теперь мы женаты, а понятие брака включает нечто большее, чем общая постель!

— Я не могу предложить тебе ничего иного.

Слова едва успели сорваться с губ Доминика, как на его лице отразилось явное желание взять их назад. Он крепко сжал рот и посмотрел на Сьерру с такой яростью, словно это была ее вина.

— Почему же? — Сьерра задала этот вопрос спокойным, почти тихим голосом.

— Я, не собираюсь предлагать тебе большего.

— Ах, ну тогда большое спасибо!

— Господи, Сьерра. Яне хочу сказать, что ты мне не нравишься. Нравишься, и даже очень. Но… я не хочу заводить серьезных отношений!

— Так какого дьявола ты женился на мне?

Он молчал, и этим все было сказано.

— Ради секса, — горько ответила сама Сьерра, вытирая руки о его рубашку. Когда она надевала ее, ей казалось, что так, Доминик будет ближе к ней, словно они часть друг друга. А теперь он говорит, что она ему не нужна. Кроме как в постели. — Ятак не могу. — Сьерра сложила руки на груди.

Доминик выглядел наполовину разъяренным, наполовину — изумленным.

— Что ты имеешь в виду под этим «я так не могу»? Мы заключили сделку!

— Но этого недостаточно.

— Так что же ты прикажешь нам делать? Вернуть все назад? Развестись? Ты вернешься к себе? Отдашь мне мои полмиллиона?

О, проклятье!

Да, даи да —на первые три вопроса, а потом ногти Сьерры вонзились в ладони.

— Я не могу, — пробормотала она.

Доминик широко открыл глаза.

— Ты их потратила?

Сьерра смотрела в окно, но ничего не видела.

— Я их отдала.

—  Что?

Сьерра резко повернула голову и встретилась с его недоверчивым взглядом.

— Я их отдала, — холодно повторила она.

— Кому же? Бездомным? Голодающим беднякам Нижнего Ист-Сайда?

— Моей подруге, сыну которой нужна пересадка почки! — отрезала Сьерра.

Доминик моргнул, потом потряс головой.

— Что? Кому?

— Моей подруге, Пэмми, она живет в одном со мной доме. Ее сынишке Фрэнки необходима пересадка, а у них нет страховки. Требовалось двести пятьдесят тысяч только за то, чтобы внести его в список. Так что половину твоих денег я могу вернуть прямо сейчас, а потом придумаю какой-нибудь способ, как…

— Черта с два! — взревел Доминик, меряя кухню широкими шагами, подобно дикой пантере. — Оставь себе, эти чертовы деньги! Они не имеют значения!

— Для тебя…

— Для меня! — Доминик развернулся и, вперив в Сьерру яростный взгляд, выплюнул, слово за словом: — Ты. Хочешь. Развестись?

— А ты? — тихо спросила Сьерра.

Доминик замер, как каменное изваяние. На виске у него билась жилка, а голубые глаза под полуопущенными веками стали темно-синими, как сапфиры.

Он хрипло вздохнул и стукнул кулаком по ладони другой руки.

— Не знаю.

По крайней мере, подумала Сьерра, он честно признался. Пожалуй, ей надо быть благодарной и за эту мелочь.

— Когда будешь знать, — вежливо заметила она, — будь любезен сообщить об этом мне.

— Будь спокойна, ты узнаешь об этом первой, — сквозь стиснутые зубы прошипел Доминик.