Пус Мидун

               ‒ Сначала ты ушел. Тихо так… Ничего не сказал. А через полчаса приволок ее. Затащил в угол, душил ее, насиловал, потом начал... снова душить… Она кричала, негромко… А потом ты начал ее бить. Я тебе говорю – стой, а ты знай себе, лупишь. Камнями бил. Она уже давно молчала, а ты все возился там. Я сначала керосинку зажег, но ты так посмотрел на меня, что я потушил ее обратно и зарылся поглубже. Ты уже тогда ножиком своим ее резал. На части. Кости хрустели, грыз, видно… А потом сел у выхода из пещеры и слизывал с себя кровь. И уснул там же. А я тут все время сидел. Что я сделать-то мог, ты так посмотрел на меня, что я подумал, будто я следующий…

               Пус Мидун громко дышал. Он вдруг вспомнил, как вчера злился на нее за то, что она, будто бы, сотрудничала с органами против него. Из памяти всплыли угрозы, которые он выкрикивал в присутствии енота. Только верить во все это Мидуну не хотелось.

               ‒ Чумазый, а ты это не придумал часом? Может, все-таки, не я, а ты с испугу на меня вину перевел?

               Енот молчал.

               ‒ Что же делать-то?.. – глаза Пуса выражали скорее растерянность, чем страх. – Кабанов пригонит туда свою свору и по запаху быстро след возьмут в эту пещеру.

               Енот опять ничего не сказал.

               ‒ Думай, Чумазый, думай! Тебя за компанию в яму посадят!

               Чумазый втянул язык и грустно посмотрел на кота.

               ‒ Да за дело-то пусть садят. А так? За что?

               ‒ А за то, что ты сейчас тут сидишь, а не у Кабанова в кабинете.

               ‒ Удружил...

               ‒ Соберись. Думай.

               ‒ Да что тут думать, я знаю!

               Енот метнулся к своему тайнику и вытащил оттуда дощечку, что когда-то была доской от забора.

               ‒ Это я ее на всякий пожарный храню. Смотри, сейчас все решим!

               Енот ловко вытянул из пепла под котелком обгоревшую головню и начал ею водить по дощечке. Справившись за минуту, он поднял ее и показал Мидуну свои старания. На ней коряво было выведено: «Входит запрыщено».

               Мидун застонал и взялся лапами за голову.

               ‒ Что это значит-то хоть? «Запрыщено» – это от какого слова? Прыщи что ли?

               Чумазый повернул дощечку надписью к себе и с непонимающим видом снова прочел то, что написал.

               ‒ Нет, это значит, что проходить нельзя!

               ‒ И что это нам даст?

               ‒ Да я сейчас поставлю ее на тропе к моей пещере, и никто не пройдет. Нельзя же!

               Пус решил прилечь. У него начала кружиться голова, и настроение стало хуже некуда. Енот тем временем убежал за порог пещеры, оставляя после себя мокрый след, и принялся мастерить недалеко свой знак. Мидун хорошо понимал, что, похоже, погулял он хорошо, но в последний раз. Видать, его сознание совсем уж потеряло всякую связь с ним самим, особенно во время бурного охмеления. Стараясь не думать о вчерашнем – вдруг что-то вспомнится – он выбрал в куче енотового тряпья то, что когда-то было простынкой, и разложил ее возле места преступления. Теперь следовало собрать останки и зарыть их подальше, и надеяться, что волки не возьмут след. Занявшись этим делом, он не заметил, как вернулся енот и принялся снова варить свой напиток. Разложив возле себя несколько мешочков с травой, Чумазый, с видом маститого знахаря, выбирал то с одного, то с другого щепотки травы и закладывал их в котел. Вдруг он внимательно посмотрел на один из пучков травы и захихикал.

               ‒ Пус! Идея! Идея же!!!

               Не оборачиваясь, Мидун хмыкнул.

               ‒ Какие у тебя идеи… Одна светлее другой.

               Енот не обиделся и показал коту пучок травы.

               ‒ Я тебе позавчера траву давал, и вчера ты ее пил. Но это же не просто трава! Это же сунь-трава! Тайная трава древних охотников! Они или ею, или ее отваром мазались, и всякий запах тела напрочь уходил. И через полдня как будто с чистого листа начинались запахи, прежних вообще не возвращалось. Так можно было подобраться к дичи поближе! Мы тут вчера ею все облили! Давай я еще больше тебе сварю этой травы, и мы весь запах точно выведем!

               Пус закончил собирать куски тела Барки и связал простынь в большой узел. Кровавые пятна предательски проступили во многих местах, грозя рассказать всему миру о страшном содержимом узла. Он тоскливо глянул на друга, буркнул «вари» и ушел из пещеры зарывать ужасные улики.

               Вернувшись, он натолкнулся на енота, который активно мешал отвар для победы над запахами. По мокрым глазам и высунутому на бок языку Мидун заподозрил, что психическое состояние друга очень сильно ухудшилось со вчерашнего вечера. Чумазый не обратил внимания на окалину, упавшую ему на лапу и пропалившую немалый участок шерсти. Уже без всякого стеснения енот справлял нужду под себя и даже, казалось, не замечал этого. «Плохо дело, плохо…» – среди своих блуждающих мыслей о вчерашнем Мидун нашел время подумать про друга.

               ‒ Вот! – котел с кипящей жидкостью оказался возле Пуса. ‒ Мойся!

               ‒ Свихнулся, что ли? Я же сварюсь, ‒ брезгливо молвил кот.

               ‒ Мелочи! Запаха не будет, тебя в яму не посадят!

               ‒ Да нет, давай уж подождем, пока остынет немного. А я потом пойду, посмотрю, что в городе творится. Кто о чем рассказывает. Поесть что ли?..