Пус Мидун

               Медведь Драный, преодолевая боль в коленях, скривившись, копал саперной лопаткой огород на своей делянке. Согнутый, словно вбитый в крепкое дерево гвоздь, он окучивал жиденькие кустики какой-то овощной культуры, а между ними рыл другие ямки, кидая в них по нескольку семян из своих широких карманов. Возле входа в его землянку сидела старая беззубая медведица, потерявшая естественный цвет шерсти и выглядевшая как старый выцветший ковер. Она сидела на большой кастрюле, перевернутой вверх дном, и наблюдала за работой Драного, иногда отпуская нелестные комментарии, негромко, но так, чтобы Драный слышал ее. Пус без труда узнал в ней тещу Драного, и подумал, что тоже поймал бы фугу, будь у него такая родственница. Мидун обошел делянку с другой стороны, где медведь возился возле одиноко стоящей секции забора, и кашлянул.

               Медведь поднял морду и сразу ухмыльнулся, завидев кота.

               ‒ Пришел мой спаситель. Пус, что бы я без тебя делал! ‒ бросив лопатку и широко расставив лапы, забасил он.

               ‒ Остынь, Драный. Не вздумай меня обнимать! Принес я, что ты просил. Как договорились.

               Медведь оглянулся по сторонам и понизил голос:

               ‒ Погоди, за деньгами схожу, ‒ он воткнул лопатку в землю и скрылся за землянкой, игнорируя замечания тещи что, мол, перекур еще не наступил. Через минуту медведь, хромая на обе лапы, вернулся, сжимая в ладони горсть монет. Расплатившись, медведь достал из бездонных карманов мешок и принялся перебрасывать рыбу в него из мешка Мидуна.

               ‒ А ты что деньги не дома прячешь?

               ‒ Здрасьте! – медведь радостно кивнул проходившей мимо лисе. ‒ Да какое там дома, Пус, меня туда не пускают! Даже ем вот в летней кухне. Хорошо, что еще не очень холодно ночами, а то почки совсем плохие стали.

               Кот мельком взглянул на «летнюю кухню» – жалкую будку из наспех сколоченных кривых досок с огромными щелями.

               ‒ Ну, ты тут прямо, как король, живешь. Когда корону выдадут? – съязвил он.

               ‒ Горемычный я, Пус, меня жизнь всегда била бочкой по макушке. Знаешь, откуда у меня этот шрам? – медведь загнул ухо, за которым виднелся операционный шов.

               ‒ Скалкой получил или в пьяной драке, что же еще это может быть.

               ‒ Нет, Пус, это на меня стрела крана упала. Когда я в цирке работал, мы остановились на пустыре одном. Шатер разбили, то да се. А рядом стройплощадка была, и надо же было посреди ночи одному крану завалиться. Аккурат на шатер лег, никто не пострадал, а мне голову раскроило так, что глаза вывалились…

               ‒ Э, Драный, постой, не вся рыба тебе. Мне пять штук оставь.

               ‒ Так вот я и говорю, удар был сильный. И это только один случай, а сколько их у меня было, сколько было… Один раз полез купаться. Тоже с цирком проезжали. И купаться полезли в реку-то. Тепло, захотелось освежиться. Так всем ничего, а я с моста прыгал и угадай, на что напоролся?

               Кот со скучающим видом зевнул.

               ‒ На бронзовый памятник королю! Спрашивается, вот что он делал там, в воде… Главное, прыгали все, а напоролся я. И башкой-то опять напоролся. Опять череп мой лопнул, а внутрь воды налилось… А ты говоришь…

               Мидун, в большей степени занятый своими мыслями, пробубнил:

               ‒ Там фугу сверху была, видел?

               ‒ Видел, Пус, спасибо. Ну, пойду я, мне еще копать надо. И готовить. ‒ Медведь ушел за землянку и вскоре вернулся к своей работе в огороде.

               Пус Мидун развернулся и зашагал в сторону горы Тучун, которая возвышалась над поселком и была видна из любой его точки. Совсем уже легкий мешок перестал напоминать о себе, и кот погрузился в переживания, которые он испытал сегодня утром. Мысли перепрыгивали от одной к другой, словно играя в салочки, но неизменно возвращались, гонимые ветром воспоминаний, к той полянке, где висел растерзанный кабан. Зрительные образы воспоминаний почему-то были резко обрезаны на уровне роста волка Кабанова, а то, что было выше, не восстанавливалось в памяти. Но кот мог описать это словами, повторяя их про себя. Странное ощущение, скорее, не желания созерцать эту картину, а любопытства, накатывало на Мидуна и окутывало тонкой невидимой паутинкой. Вдруг, ни с того ни с сего, в стройный хоровод мыслей ворвалась эта подлая серая мышь, которая достойна лишь того, чтобы сжечь ее дом и предать забвению ее имя. Барка деловито расхаживала по своей чистенькой кухне и шевелила усами, строго поглядывая на Мидуна. Пус Мидун замахал лапой перед своей мордой, пытаясь отогнать наваждение.