– А мне некого опасаться, нешто я кого-то убил али украл шкуры и шью? – взъярился Егор, покраснев от шеи до висков, стукнул кулаком по столу, отчего задрожала, зазвенела посуда. – Или твой лес тяну?
Настя была с детьми в другой горнице, обе девочки, смеявшиеся там, после выкрика отца враз притихли.
– Егор? – заглянула в приоткрытые двери жена. Но муж сердито махнул рукой, мол, скройся, не до тебя тут, разговор такой, и она снова притворила двери.
– Он государственный, – между тем хмуро поправил Епифан.
– Ну государственный, дак и что из этого? А кто умеет, тот тянет и казну. Конечно, я тебя к воровству не призываю, сам не люблю бесчестных. Да и много от твоего леса пользы? – вопросил Егор, как будто до этого не слышал слов брата. Хотя в душе он признательно отметил желание Епифана не только печься о своём лесе, но и делал попытки всячески уберечь его подчас от злой людской молвы. Но ещё и потому, что брат таил на него ревнивую обиду из-за своей жены, бегавшей к нему шить тулупы чуть ли не вприпрыжку. Собственно, потому и бежала, что этот труд ей пришелся по сердцу. Он и платок ей привёз втайне и от брата, и от своей жены…
– А то мало, что ли? – обиделся Епифан.
– Знаю, лесу у нас много, – продолжал Егор, подбираясь к главному. – За границу его много уплывает, как и нашего хлебушка. Да, там его отрывают, лес-то, с руками, а нам только на строительство и надоть… А почему бы тебе избу или хоромину не отгрохать, ведь сам в лесу хозяин? – как бы давал совет, забыв свои недавние слова, касавшиеся хищений, и продолжал, выйдя к заветной мысли: – Ты вот, братан, послухай, чё я хочу от тебя, – и темно-серыми глазами прицельно уставился на брата. Его округлое красивое лицо не могло не нравиться бабам, потому Епифан про себя считал, что и Софья могла тайно быть влюблена в брата, и оттого он и злился. Рубаха у него на груди была вальяжно распахнута, оттуда форсисто лез обильный волосяной покров, и Епифан услышал: – Есть у меня золотая мыслишка. Как ты на это посмотришь, коли подамся я на жительство в город. Само собой, куплю дом, открою мастерскую, кхе-кхе, – от волнения Егор закашлял. – Ты тута будешь, значитца, овец разводить, ну а мне начнешь поставлять овчину. Кожи выделывать ты не будешь, это моя часть, сам справлюсь. Вот это дело, а что твой лес?! – воскликнув, закончил он.
Епифан раздумчиво, умно посмотрел на брата, при этом его длинная шея как-то вжалась в плечи, как у черепахи при опасности втягивается в панцирь голова. Потом, покачивая с недоверием головой, скептически изрек:
– И кто табе позволит так вольно распорядиться? Это же буржуйством попахивает?
– Чем попахивает? Буржуйством? Так у них были заводы, фабрики, это всем известно! А что ты узрел во мне буржуйское, я не знаю! – досадно и вместе с тем с возмущением вырвалось у Егора, у которого тут же возник отчаянный порыв доказать своё. – Ах, братан, как ты скор на расправу, не понял мою мыслю! По-твоему, я нэпман, что ли? Вот кто истинно бывшие буржуи, и то нонче им вон какая воля дадена, а я всего-навсего крестьянин, – он помолчал, прибавив: – А ежели на то пошло, они жили припеваючи и тогда и вот теперь жируют, а нам почему-то нельзя? Я так скажу: теперь пришёл наш черёд, нешто зря делалась революция, чтоб они снова жили, а мы им прислуживали?!
– Да это и так всё ясно, нэпы, говорят, пока на время. Вот погоди, уже слыхать – погонят их взашей. А революцию, знамо, делали, чтоб не было ни бедных, ни богатых.
– Тогда, по-твоему, кто жа должен быть? Ведь от веку были и те и другие? – возразил Егор.
– Ну были, а таперя не будет, всех уравняют!
– Смешно мне это слухать, как прямо в сказке… Я вижу саму жизнь и сказок не хочу. Так вот что хотел я сказать: нэповцы сами по себе, а я сам по себе. С них пример взять можно, а я не беру, я советскую власть дюже уважаю, своей признаю, не зря за нее воевать довелось! – напористо стоял на своём Егор и говорил быстро: – Никакого вреда я не принесу, ежели, завсегда буду ремеслом владеть. Какой в том вред, ты ответь мне? А-а, то-то, окромя пользы, ничего вредного не вижу!
– А вот погоди, как зачнут в колхозы народ агитировать, так дадут табе и мастерскую и всё прочее. Смотри, чтоб на Соловки али в Сибирь не умыкнули. Это табе большевики зараз сотворят, и не глянут, как ты воевал за советскую власть. Да ещё взыщут, ей-богу, почему раньше всех дома оказался…
– Так и что из того, надоело кровь людскую лить. А поступили ба так другие, как я, тогда ба её меньше напрасно пролилось ба… А я, учти, не кулак, не враг подавно, мой дорогой братан! Я верно рассуждаю, от имени самой жизни! Вреда я не чинил и не собираюсь, а ты меня, одначе, не знаешь. Я хочу жить свободно, кто мне это запретит? Советская власть? Но ведь она выражает наши кровные интересы!? Вот и я буду одевать народ от её имени, это вся и есть моя социалистическая резолюция.