Пушка 'Братство'

-- Смотри-ка, такого не знаем,-- ворчали они.-- Одно ясно -- старый доносчик. Света, видите ли, боитсяl Такие на Иерусалимской улице никогда не показываются. И это самая сволочь и есть...

Мой кузен и его дружок от злости себя не помнили, что так промахнулись. A так как в эту самую минуту запищал младенчик y Фаллей, Пассалас ударил шпика ногой в тяжелую челюсть:

-- Получай, это тебе от вашего пискуна! Хльшула кровь.

-- Это вам дорого обойдется, я сам лично прослежу, чтобы вы по заслугам получили! -- проревел окровавленный рот.

Четыре огромные тени возникли на пороге мастерской.

-- A ну-ка чешите отсюда, ребята! Фалль, Чесноков, Каменский и Пальятти.

-- A ты, Марта, задержись на минуточку,-- сказал литейщик.

Четверо новоприбывших двигались в свете свечей. Уходя, мы слышали вопли Жюреля:

-- Не оставляйте меня, детки! Только не оставляйте. Они... Они меня убьют! -- Он катался по земле, корчился, как сосиска на раскаленной сковородке, в уголках рта y него появилась пена, и вся его толстая физиономия была перепачкана пылью и кровью.

Два-три вскрика, разделенные долгими паузами, долетели до моего слуха, когда я запрягал нашего старикана Вижу. Пушка "Братство" в потемках тянула к небу свою морду, огромную, львиную. Все ставни закрыты, тупик спал прямо с каким-то ожесточением. Даже младенец y Фаллей и тот затих. Марта оставалась после нас в слесарной еще минуты три. Выйдя, она кликнула Пружинного Чуба и Торопыгу, велела им раздобыть тюфяки.

Я запряг Бижу и отошел к братьям Родюк, стояв

шим на карауле в дальнем углу улицы. Прошло немало времени, прежде чем Пальятти нас кликнул.

На повозку погрузили два тюфяка. Пришлось долго ee осаживать и разворачивать, чего Бижу терпеть не может, чтобы проехать по узкому проходу, так как путь теперь преграждала пушка "Братство".

К неосвещенным улицам лип густой туман. Я вел под уздцы Бижу, a на шаг впереди меня шла в одиночестве Марта.

-- Флоран, придется тебе тоже прятаться. Ведь тот, второй грязнорылый, видал в таверне, что ты с ним говорил...

Жюль и Пассалас успели пробежатьбумагишпика. Наконец-то они установили его личность и немало этим гордились. Жюрель в действительности оказался Фассереном, одним из самых опасных агентов-осведомителей императорской полиции. Специальность y него была тонкая: втираться в ряды революционеров, подстрекать их, подбивать на заговоры, a потом выдавать заговорщиков. Вместе со своим коллегой, агентом Перрену, они затеяли знаменитую заваруху, приведшую 7 февраля прошлого года к делу о газете "Maрсельеза", по которому был aрестован Рошфор, и "делу бомбометателей", в которое был замешан Флуранс*.

-- Улица Оберкан, площадь Шато-д'O,-- объявляла Марта.

Мы продвигались в липкой мгле. Стdяла та ни на что не похожая ночь, когда вроде бы можно физически ee ощупать, одна из тех ночей, когда прохожие казались призраками, a наш кортеж -- кошмаром.

-- По-твоему, обязательно надо было? -- вполголоса спросил я Марту.

-- Это же вредное насекомое, Флоран, не более того...

-- Ho раз так или иначе убежище было известно...

-- A Возмездие -- что с ним прикажешь делать? -- произнесла она, и голос ee прозвучал, как призывный зов рожка, и дошел, словно сигнал, до тех, кто шагал позади.

Ух, какой же y нее был голос, когда она заговаривала о Возмездии! Не говорила, a пела.

Уже близился рассвет, когда наша смуглянка велела нам остановиться, густой зимний туман продлевал ночной мрак. Мы вздрогнули, услышав где-то рядом вой си

рены парохода. Значит, мы очутились на набережной, где-то между Новым Мостом и мостом Сен-Мишель.

-- Флоран! Есть y тебя чем писать?

Я вытащил свою неизменную тетрадь, карандаш.

-- Напиши: "Возвращается отправителю*.-- Потом подумала с минутку и добавила:-- Припиши еще: "Имеющий уши да слышитl"

Она сама вырвала листок из моей тетради, a затем вытащила наугад из прически шпильку.

Остальные наши спутники, забравшись на повозку, стаскивали, чертыхаясь, тюфяки. Раздался мягкий удар.

-- Гони, кучерок! -- крикнул мне Жюль.

Я погнал Бижу галопом.

Позади нас две расплывчатые тени -- парочка полицейских -- отделились от подъезда полицейской префектуры, где стояли на часах, и неторопливо направились к тому месту, которое мы покинули в такой спешке.

Неужели это застарелый дух, поднявшийся от продавленных старых тюфяков, вызвал в моей памяти родимый дом? Тут только я узнал его, такой надежный запах пота, пыли, мокрой шерсти, запах труда, который приносил с поля отец; и запах этот примешивался тогда к aромаty похлебки.

На рассвете.

Последняя нить, но она еще крепко привязывала меня к тупику. Теперь и она порвалась.

Повозка нагружена так же, почти так же, как была нагружена в тот понедельник 15 августа 1870 года. Мама топчется между Бижу и пушкой "Братство", Предок пошел проститься с теткой. Через несколько мйнут рассветет, и мы сможем выбраться на Гран-Рю, проехать через весь Бельвиль и, распрощавшись с Парижем, двинуть на Рони. Роменвильскую заставу минуем без затруднений -- там несут караул стрелки 9-й роты, a пруссакам на нас наплевать.