Чудесный ясный день. Где-то на колокольне пробило два часа. Толпа устремляется на улицу де ла Пэ. Элегантно одетый юноша машет ручкой, приглашая собравшееся на балконе общество присоединиться к нему. Кто-то рядом стоящий объясняет, что этот балкон принадлежит англичанину -знаменитому портному Ворту. Что касается юного денди, он оказался господином Анри де Пэном, сотрудником "Пари-журналь". Между тем в голове кортежа, поравнявшегося с третьим от угла домом,-- заминка. Кто-то требует тишины. Марта впивается коротенькими своими пальцами в мой рукав -- совсем детская ручонка... B нескольких шагах от вас строй бойцов Бержере ощетинивается штыками. Рединготники засуетились, повторяют слова из речи Жюля Фавра о Коммуне, которая есть "насилие над собственностью, крушение общества, подрываемого в своих основах"! Федераты -- это "голытьба, душащая столицу", или еще лучше: "грязный сброд, подонки общества*...
Молодые люди идут против течения с вееелыми возгласами:
-- На улице Нев-Сент-Огюстен часовью уже обезоружены! Отнимайте винтовки y федералиетовl
Толпа снова двинулась вперед, задние напирают, в узкой улочке образовалась пробка; еще несколько шагов, и людской поток упирается в развернутый строй национальных гвардейцев, которые держат теперь ружья наперевес -- a что им прикажете делать?
Федераты и рединготники стоят друг против друга, HOC к носу, грудь в грудь. Сзади толпа продолжает напирать все тяжелее, упрямее. Впереди, со стороны Вандомской колонны, раздается дробь барабанов.
Марта удерживает меня за рукав. Там, где противники сталкиваются лицом к лицу,-- крики, брань, неистовый шум. Тысячи голосов скандируют:
-- Долой Комитет Национальной гвардии! Долой убийцl
И среди водоворота слышится: "Адмирал... Адмирал..." Слово перелетает из уст в уста.
-- Это старый морской волк,-- объясняет кто-то.-- Был под Севастополем, потом правителем Новой Каледонии. Разве скажешь, что ему уже шестьдесят!
-- Тише! Слово адмиралу!
-- Скорей, Флоран! Спрячемся в том подъезде. Тут сейчас пойдет такая трескотняl
Я иду за Мартой, вдогонку мне доносится дрожащий голос:
-- Господа! Я только что из Версаля. Правительство, вами свободно избранное, назначило меня главнокомандующим национальными гвардейцами округа Сены...
Слова его тонут в начавшейся стрельбе, возгласах, страшной суматохе. Толпа отхлынула в сторону Оперы. Люди толкают, теснят друг друга, идут прямо по упавшим. Огромная площадь вдруг опустела, мостовая усеяна шляпами, тростями, судорожно бьющимися телами, рядом трехцветное знамя со сломанным древком. Окна и балконы на всех этажах разом пустеют.
Люди в растерзанной одежде, без шляп, с бледными лицами ищут спасения в нашем подъевде. ..--.-- .
-- Пропуетите меня, я ранен! -- Это вопит полный господин в рединготе с меховым воротником. Левой рукой он поддерживает правую.
-- Не один вы пострадали.
Никто не уступает ему дорогу, и тогда толстяк громко называет себя:
-- Я господин Оттингер!
-- Банкир?
-- Он самый!
Ему дают дорогу, спешат поддержать под руку.
Мы возвращаемся на улицу де ла Пэ кружным путем, пользуясь знакомыми переходами, попадая в тупики, бредем по улице Людовика Великого и Нев-де-Пти-Шан. "Друзья Порядка* спешно ретировались. Федераты подбирают раненых, вносят их в лавки, впрочем, далеко не все лавочники соглашаются впустить пострадавших. A о мертвых вообще забыли. Среди убитых красавчик Анри де Пэн. Он лежит навзничь, в глазах застыло удивление.
Все так же ярко-бесстрастно сияет солнце.
Перед штабом на площади люди собираются кучками и, сблизив головы, тихо переговариваются:
-- Бержере предупредил их перед залпом?
-- Раз десять, я сам с ним рядом стоял!
-- Hy, они так горланили, что могли и не услышать...
-- Вряд ли! Они просто были как бешеные.
-- Нет, их кто-то подстрекалl Тьеру нужна была эта кровь.
-- Лично я не стрелял. г
-- A я стрелял в воздух.
----- Они первыми открыли стрельбу!
-- Это уж верно. Лучшее доказательство -- y нас y самих есть жертвы.
-- A знаешь, кое-кто из наших стрелял куда попало, ведь многие впервые в жизни на курок нажали...
-- Надо сказать, что *шаспо" коварная штука. Само стреляет. Я только вчерa получил "шаспо", a до того пулял из какой-то pухляди...
Вечером.
B который раз мы разминулись с Мартой! B штабе распространилсь слухи, будто на Бирже и в мэриях I и II округов наплыв взбесившихся буржуа, требующих, чтобы их мобилизовали, говорят также, будто на Цент
ральном рынке и в центре города возводят баррикады, чтобы сражаться с Комитетом Национальной гвардии.
Когда это я ухитрился потерять свою смуглянку? Помню только, как мы оба стоим, застыв на краю тротуарa на углу улицы Капуцинок, a y наших ног умирающий корчится в судорогах. Белокурый юноша, на вид из богатеньких студентов или просто маменькин сынок, лежал, раскинув руки, и видел, как истекает кровью, взгляд его уже тускнел. Я никогда не думал, что в юношеском теле столько крови.
-- Hy и что? Она даже не голубая!
A через мгновение я заметил, что рядом со мной Марты нет. Она исчезла где-то в толпе батальонов, пришедших на помощь своим товарищам.