Пушка 'Братство'

-- Черт бы их всех побрал,-- взорвался вдруг Пружинный Чуб,-- здесь тебе не просто кафе. Чувствуешь себя вроде ворa, что ли1

-- Пей спокойно свое шампанское, сынок,-- посоветовал ему артиллерист за соседним столиком, уплетавший за обе щеки омара.

Накануне сюда явился один из штабных офицеров Брюнеля и вызвал хозяина.

-- Ресторан закрыт,-- заявил тот.

-- По какой именно причине?

-- По причине... работ!

-- A все эти люди?

-- Персонал. Мы как раз воспользовались передышкой, чтобы прибрать помещение...

-- Ресторан работал при Наполеоне III?

-- Да, но...

Офицер выхватил револьвер, взвел курок. A на ладонь левой руки положил открытые часы:

-- Даю вам минуту, чтобы открыть ваше заведение.

Успех превзошел все ожидания. Paссевшись на ступеньках лестницы, моряки Коммуны и стрелки 109-го батальона ждали, когда придет их черед пообедать, но дам пропускали без очереди и даже расшаркивались перед ними.

-- Эй, вы там, уступите место дамочкам!

-- Подать лучшего шампанского Флоранс, Авроре и Мари!

-- Они, граждане, без передышки стреляли, мы-то видели!

-- Эти имеют право промочить горло!

Мы находились в самом центре укрепленного полуострова, по которому со всех сторон били отборные пушки версальцев, и с приятностью paссуждали о достоинствах вашего последнего открытия: шампанского. Так как версальцы перешли в наступление на Елисейских Полях, y Оперы и церкви Мадлен, Брюнель вынужден был возвести еще одну баррикаду на улице Ройяль, между церковью и перекрестком Сент-Онорэ...

Доходившие сюда вести лишь на миг прерывали наши rастрономические беседы:

-- Пушка по улице Риволи бьет. Невесело там, даже под аркадами.

-- Деревья в Тюильри, как подкошенные колосья, валятся!

-- Сейчас баррикад повсюду понастроили: и на улице Дюфо, и на улице Люксембург, на улице Нев-Сент-Огюстен, и на улице Монпансье...

-- A на улице Театр-Франсэ, забыл? Я ee сам видел.

-- Что это там горит?

-- Министерство финансов. Зажигательный снаряд как жахнет в чердак, a там все их бумажки хранятся.

Сразу же туда отрядили пожарных, должно быть, сейчас уже сбили огонь.

Взмахнув от восторга руками, какой-то квартирмейстер опрокинул хрустальный графин, и тот раэбился. Все словно оцепенели, разговоры стихли. По-моему, мы не слыхали даже канонады, хотя она стала сильнее и ближе. Потом снова раздался смех, пожалуй, несколько принужденный.

Вставая из-за стола, Марта оправила свою ситцевую розовую юбчонку, раза два-три хлопнув себя по крутому заду: очевидно, считала, что этого требует светский этикет, и, перешагивая через плечи матросов, сидевших на ступеньках, сладчайшим голоском бормотала: "Иэвиняйте, граждане!"

Все мы были немножко навеселе.

На нижнем этаже, превращенном в лазарет, был оставлен только один проход, так что шагать к дверям приходилось как бы между двух валов зловония и боли, чуть не цепляясь за ноги лежавших. Только сейчас здесь, в Ронн, я задним числом удивился, как этот переход не отбивал ни y кого аппетита. Мы, например, когда шли туда, даже веселились и хохотали, потому что седовласый метрдотель, величественно поклонившись, пригласил нас войти:

-- Господа, простите, граждане, вы в лазарет или завтракать?.. Чудесно. Ресторан на втором этаже.

Мы, повторяю, были порядком под хмельком. Путь вам преградила кучка о чем-то споривших людей.

-- Вы обязаны отдать нам этого человека! Так надо!

-- Нет, Коммуна отказывается отвечать преступлением на преступление!

Споривших четверо.

Двое "стражей Гарибальди". Один -- сорокалетний верзила с горбатым носом в красном кивере, обшитом искусственным каракулем из черной шерсти, с плюмажем в виде конского хвоста и e козырьком над глазами -- говорил с резким итальянским акцентом; другой -- юноша в красной куртке, в красных панталонах и с красньш же поясом -- нацеiшл на свою шапочку длиннющее павлинье перо. Этот говорил очень тихо, медленно, нервно хрустя пальцами.

-- Гражданин делегат, этот человек должен умереть! Никакой радости мне это не доставляет, но так нужно! Пока мы с вами здесь разговарйваем, наших убивают де

сятками! Необходима месть. Вы должны 6тдать нам этого убийцу! Мы готовы умереть, но дайте нам отомстить, гражданин делегат, иначе я сломаю свое ружье, да не я один!

-- И сломает! Этот подлец расстрелял его родного брата!

Третий, тот самый подлец, о котором шла речь, стоял, иронически улыбаясь, между двумя гарибальдийцами в выжидательной позе. Это был лейтенант-версалец, еще совсем молоденький, с нафабренными усиками, закрученными на концах, с серыми, очень живыми глазами. С него сорвали портупею и оружие. Он машинально пытался пристегнуть левую эполету.

Вспоминаю тошнотворные запахн лекарств, пота и крови, стоны, ворчание одной из монахинь, ухаживающих за ранеными, которая требовала, чтобы все ушли спорить на улицу.

-- Нет, мы в отличие от них не будем убивать безоружных пленных. Этого человека будут судить,-- твердил четвертый. Мы видели его только со спины и по перевязи с золотой бахромой догадались, что это делегат.

-- Я же ему говорил, но он слышать ничего не желает! -- твердил первый итальянец.