-- --Ox, детки мои, детки,-- продолжал Предок,-- представьте себе мэрию XI округа, когда туда явился Делеклюз! На улице вокруг нескольких знамен с императорским орлом ревет толпа, эти знамена, говорят, отобрали y версальцев. Не знаю, какой такой зловещий шутник додумался до этого ребяческого фарса, якобы долженствующего поднять дух бойцов! Франкеля, раненного иа баррикаде в предместье Сент-Антуан, приводит гражданка Дмитриева, тоже, кстати сказать, раненая. Раненые, умирающие, сколько же их! Пока красавица блондинка перевязывает нашего министра Труда, Делеклюз в соседней комнате снимает свои редингот. И аккуратно вешает его на спинку кресла. Потом садится. Подписывает несколько приказов, пишет письмо (своей cecmpe: "He могу и не хочу быть жермвой и игрушкой в руках моржесмвующей реакции. Просми, что я покидаю эмом свем раньше мебя, мебя, коморая всем ради меня пожермвовалаlь). Затем он встал, надел редингот, посмотрел на всех поочередно, a глаза y него усталые, печальные. Хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Стал спускаться с лестницы. Этажом ниже Teo Ферpe достает из бочонка с новехонькими монетками по сто cy, готовясь уплатить женщинам, шившим мешки. Детки мои, детки, так бы и передал по завещанию комунибудь свои глаза, чтобы тот, другой, видел, всегда видел, как видел я, гражданина Делеклюза, шагавшего по булъвару Вольтерa, под ливнем металла и огня! Маленького! Щупленького! B цилиндре, в застегнутом на все пуговицы рединготе, в черных панталонах, в ярко начищенных ботинках -- до конца дней своих не изменил моде, революционной моде 48 года! Шел в своей красной перевязи спокойно так, тяжело опираясь на тросточку. По дороге ему попались носилки -- это несли в мэршо смертельно раненного Вермореля. Делеклюз пожимает умирающему руку, что-то ему говорит на прощание, потом снова надевает цилиндр на свою седовласую голову. (B мэрии Верморель сказал поцеловавшему его Теофилю Ферpe: *Теперь вы видиме, что менъшинсмво може умеем идми под пули ради дела Революции". С эмими словами он скончался.) Мне,-- продолжал Предок,-- сажа забила ноздри, уши, сыпалась за шиворот. Весь Париж изрыгал в небо пламя, и оно низвергалось на город сажей. По бульвару Вольтерa 6или пушки, рвалась картечь. Ветки сыпались, как спички, когда откроешь коробку не с той стороны. B пятиде
сяти метрах от баррикады всех заставляли укрываться под арками. Пушки обстреливали бульвар продольным огнем. Из-под арки я видел нашего великого Делеклюза, его тощенькую черную фигурку на фоне алого диска закатного солнца. Опираясь на тросточку, он карабкался на баррикаду.
Перед Предком на столе лежала его любимая трубка. Он взял ee и стал указательным пальцем уминать в чашечке табак. Потом отпустил палец. Бах! Трубка упала. С секунду она покачивалась вправо и влево, словно отрицательно могала головой.
Тут нас окликнул Филибер Родюк:
-- Квартиру меняем! Коммуна перебирается в Бельвиль. Вас ищет Ранвье.
Париж пылал со всех четырех сторон. По-прежнему горел Тюильрийский дворец.
ПЯТНИЦА, 26 МАЯ 1871 ГОДА
Bce-таки и в эту пятницу встал рассвет, пыльный, серый. Шел дождь, мелкий, упорный, назойливый.
У Коммуны осталось только два округа, XIX и XX, a также частично X и XI. A защищали этот островок всего три-четыре тысячи бойцов, против которых МакМагон двинул свои пять корпусов.
Всю ночь мы трудились: помогали мэрии XI округа перебраться в мэрию XX.
-- Коммуна возвращается к своим истокам,-- заметил Предок.
-- К себе домой вернулась! -- радоетно подхватила Марта.
На мятежной горе Бельвиль кишели толпы мужчин в лохмотьях, растерзанных женщин, вдруг повзрослевших ребят. И на каждом лице, исхлестанном дождем, смывавшим кровь и порох, горели глаза непереносимым блеском. Каждый выбрался из ада и рвался поскореe снова спуститься в преисподнюю.
Людей оставалось так мало, что почти все знали друг друга.
Баррикаду предместья Сент-Антуан взяли только после полудня. За ней обнаружили сто трупов. Защищали ee сто человек, и среди мертвецов лежал, сраженный
в грудь тремя пулями, с очками на носу, краснодеревец Шоссвер.
Дядюшка Бансель требовал семнадцатифунтовых снарядов для орудия, установленном на двойной баррикаде за театром "Батаклан", на бульваре Вольтерa. И как же он был счастлив, этот старый часовщик с улицы Ренар: защитники баррикады на улице Сен-Себастьен ухлопали версальского генерала -везет же людям!
B низком зальце толпятся командиры, являющиеся отовсюду с рапортами. Здесь не продохнешь от мешанины запахов табака, порохa, пота и крови, затхлых берлог, но над всем царит влажный тяжелый дух -- такой идет от промокшей шкуры хищника.
"3акрывайте двери, так вас!..", или "Туды вас всех!", или "Шут вас возьмиl* -- то и дело кричит Предок.
Он чихает в бороду и всякий раз ловко подхватывает вываливающуюся от чиха трубку. Перед ним на столе разложена карта, откуда сквозняк сносит даже быстрее, чем неприятель, баррикады, выложенные из спичек.