Пушки привезли

Женитьба Кирилла. Достаточно сказать, что Анна Константиновна даже на свадьбе у Кирилла не присутствовала. Светочка в то время уехала с концертами по Сибири, а мама взяла две недели за свой счет и отправилась сопровождать дочь. Она обещала специально прилететь на свадьбу, но не прилетела. То ли погода была нелетная, то ли билета не достала – какая-то причина была впоследствии выдвинута, но Кирилла она не удовлетворила. Обиделся он тогда страшно. Теперь же эта обида казалась пустой и наивной. Ведь известно же, что у большинства млекопитающих обзаведение собственным семейством неминуемо ведет к отмиранию прежних родственных связей.

Начиная с третьего курса университета Кирилл занялся переводами с английского и каждое лето работал в студенческих отрядах, в результате чего к концу пятого курса почти самостоятельно купил себе кооперативную квартиру.

А потом Светочка вышла замуж, и, вопреки прогнозам Кирилла, который в глубине души надеялся, что с замужеством сестры в его, Кирилла, взаимоотношениях с матерью должны произойти благоприятные перемены, это событие еще сильнее привязало Анну Константиновну к дочери и одновременно отдалило ее от сына. Светочка отныне была объявлена не только маленькой, беззащитной, но еще и «несчастной». «Ведь ты же знаешь характер Юры, – говорила Анна Константиновна про Светочкиного мужа. – Он – черствый и жестокий человек. Светочке с ним очень трудно живется. Она, конечно, ничем не хочет показать этого. Но ведь я ее мать и не могу не чувствовать».

Светочка действительно ничем не показывала, что ей трудно живется с мужем, так как была влюблена в него по уши и гордилась и любовалась всеми проявлениями его энергической натуры. И мама действительно не могла не чувствовать свою дочь несчастной, ибо придуманное ею несчастье Светочки отныне стало для Анны Константиновны синонимом собственной незаменимости, а значит – несчастная, значит, еще больше нужно заботиться, еще крепче привязаться и ни на минуту не выпускать из цепких объятий.

Таковы были правила игры, в которую играла Анна Константиновна. Теперь Кирилл это понял, а тогда, пока еще не понял, нередко думал с болью и злобой: «А я-то что, по-твоему, безмерно счастлив?! Или ты считаешь, что мне, в отличие от твоей несчастной Светочки, прекрасно живется в этом мире?»

Понял он и то, почему Анна Константиновна в последнее время вдруг стала проявлять интерес к своему сыну: часто звонила ему по телефону, приглашала к себе в гости и под различными предлогами – постирать, приготовить, прибрать – сама к нему напрашивалась; регулярно и без приглашения посещала все его премьеры, а на «Молчание Понтия Пилата» в Доме кино пыталась было протащить за собой «всю королевскую шушеру», но, слава богу, безуспешно.

Нет, не нарождавшаяся известность Кирилла, как пророчила Ленка, вдохнула жизнь в плюшевую маму – да и далеко было Кириллу до той известности, которой по-прежнему пользовалась его сестра, а нечто другое, точнее, целый комплекс разнородных факторов, из которых главными Кирилл определил следующие:

выход Анны Константиновны на пенсию (Свободное время, которого раньше так не хватало маме, теперь было у нее в избытке; внуков от Светочки у Анны Константиновны не имелось, а сама Светочка все чаще и все на более длительные сроки стала выезжать за границу, все реже концертируя в СССР. Почему бы теперь не вспомнить о существовании «заброшенного старшенького», когда так часто бывает некуда себя деть?);

разрыв Кирилла с Ленкой (Почему не подобрать то, на что никто не претендует?);

обострение «межимпериалистических противоречий» в семействе Анны Константиновны (Столкновения между мамой и Светочкиным мужем, случавшиеся и ранее, в последнее время стали приобретать все более открытый и принципиальный характер, и что самое существенное – Светочка, раньше метавшаяся между двумя конфликтующими сторонами, теперь все чаще принимала сторону мужа. Почему бы не застраховать себя на всякий случай альянсом с Кириллом?);

чувство вины перед сыном, родившееся-таки на склоне лет (Фактор маловероятный, но ведь и он мог иметь место и действие.)

Как бы там ни было, теперь уже не Кирилл, а Анна Константиновна стремилась установить контакт: тормошила, хотела поделиться, искала ответных откровений. Но уже было поздно. Несмотря на то что уже все понял в маме и все «оправдал».

…«Простите, уважаемая Анна Константиновна, но, видимо, так устроен этот мир, что плюшевые матери в конечном счете получают от своих детей то, что сами им когда-то дали…»

Она приехала к нему домой и прямо с порога, не раздеваясь:

– Кирилл, неужели в тебе ничего не осталось ко мне, твоей матери? Кирилл, я не могу так больше!

Раньше он бы бросился к ней на шею. Или сначала обругал ее, а потом умолял простить, клялся в том, что любит ее больше всех на свете. А теперь он любезно предложил ей раздеться и выпить с ним чаю.

…«Неужели вы, Анна Константиновна, не чувствуете, что вы мне чужая? Нет у меня больше того, без чего, как вы говорите, вы не можете. Тридцать лет до этого почему-то могли, а теперь вдруг не можете…»