Пушкин

Возникновение ее следует связывать с основной склонностью юного Пушкина к жанру герои-комической поэмы. В детстве он вдохновлялся Буало, в лицее — русскими поэтами-комиками XVIII века, преимущественно «Елисеем или раздраженным Вакхом» Василия Майкова (о чем имеется известное свидетельство в черновиках «Онегина»). Сюжет майковской поэмы чрезвычайно занимателен; образы ее взяты из русской действительности того времени. Согласно правилам жанра, смелая реалистическая живопись сочетается здесь с пародийной трактовкой мифологической героики. Пушкин зачитывался этой поэмой в лицее и восхищался ею в 1823 году.

В лицейские годы Пушкин не раз пробовал свои силы в этом веселом жанре, освященном авторитетами Буало и Вольтера. Но к запретной сатирической теме он обратился под непосредственным впечатлением лицейской педагогики, столь враждебной его раннему вольнодумству.

Министр народного просвещения в момент основания лицея и в последующие годы находился под сильнейшим влиянием Жозефа де-Местра, ставшего в то время фактическим главой иезуитов в России. Граф Разумовский, как масон и реакционер, как вице-президент «библейского общества» и злейший враг Сперанского, стремился придать управлению лицеем некоторые черты «ордена иисусова». Своеобразное сочетание «благочестия» и сыска, положенное в основу лицейской системы, сказывалось на всей жизни питомцев. Даже один из благонравнейших воспитанников, Корф, должен был признать впоследствии, что в учебных расписаниях лицея «церковная история, даже высшее богословие занимали столько же, иногда и более времени, нежели правоведение и другие науки политические…» Это направление восполнялось в духе иезуитских правил системой тщательного наблюдения над помыслами опекаемых и принципиальным поощрением доносов. В частных правилах для воспитанников между прочим предписывалось: «Никто не должен скрывать пороки своих товарищей, коль скоро от него требует начальство в том свидетельства»; запрещалось только «доносить ложно».

Для выполнения этих «наблюдательных» функций и непосредственного общения с добровольными фискалами имелись в педагогическом составе лицея, помимо профессоров, еще воспитатели второго ранга — гувернеры и их помощники. Их выбирали из случайных людей, из отставных военных, бесчиновных иностранцев, мелких служащих, часто не обладавших никакой воспитательной подготовкой. Лучшие из них совмещали гувернерство с учительством, как Чириков, преподававший рисование по эстампам, с гипса и с натуры, или самоучка-каллиграф Калинич, бывший придворный певчий, «высокопарный глупец и бездонный невежда», но все же сумевший выработать у своих учеников изящную и легкую скоропись. Из преподавателей попал в гувернеры и молодой Иконников, внук трагика Дмитревского, любивший поэзию, но страдавший алкоголизмом и производивший на Пушкина впечатление чудака. Еще хуже были помощники гувернеров Александр Зернов, вышедший из воспитанников морского корпуса, и канцелярист Федор Селецкий-Дзюрдзь, «польский шляхтич», брат лицейского комиссионера для закупок. По выразительной характеристике Корфа, это «были подлые и гнусные глупцы, с такими ужасными рожами и манерами, что никакой порядочный трактирщик не взял бы их к себе в половые».

Всей этой группой младший лицейских менторов ведал инспектор и надзиратель по учебной и нравственной части, некий Мартын Степанович Пилецкий-Урбанович. Лицеист Корф оставил очень выразительный портрет этого «святоши, мистика и иллюмината…» «Со своею длинною и высохшею фигурою, с горящим всеми огнями фанатизма глазом, с кошачьими походкою и приемами, наконец, с жестокохладнокровною и ироническою, прикрытою видом отцовской нежности, строгостью, он долго жил в нашей памяти как бы какое-нибудь привидение из другого мира». На лицейской карикатуре «Процессия усопших» Пилецкий возглавляет шествие профессоров и гувернеров, высоко подняв над головою крест. Так же изображен он и в лицейской песне.

«Процессия усопших». Впереди М. С. Пилецкий, за ним Иконников, Гакен, А. И. Соколов, Кюкюэль, Я. А. Венигель, Владиславлев.

О двух первых сохранились стихи лицейской песни

Карикатура из журнала «Лицейский мудрец» на уволенных надзирателей и гувернеров.

Как многие святоши, этот «аскет» был, видимо, не свободен от женолюбия и не мог отказать себе в удовольствии высказываться на счет посетительниц лицея в праздничные дни. Эти «ласковые, но несколько фамильярные прозвания родственницам, сестрицам и кузинам, посещавшим в лицее воспитанников», вызвали всеобщее возмущение.