Следственное дело о Пугачеве, с которым Пушкин начал знакомиться в 1833 году, открывало ему возможность конкретно поставить на этих материалах о Шванвиче интересную социально-политическую проблему. Он действительно сопоставил этого гренадерского поручика с теми гвардейцами, которые добровольно предались Пугачеву как «истинному своему государю». «Так поступила бы вся гвардия, если бы только могла», — заявил один из таких пугачевских волонтеров. Фраза эта привлекла особенное внимание Пушкина. Он относил Шванвича к родовитому дворянству, к «хорошим фамилиям», хотя и без достаточного основания. Но на образе бунтующего офицера-аристократа — вероятно, не без аналогии с героями 14 декабря — Пушкин, видимо, хотел обосновать свои заветные раздумья о близости лучших русских людей не к императорскому трону, а к народной массе.
Историческая сложность проблемы, невозможность высказаться до конца на такую запретную тему в печати, наконец, и неясность психологической мотивировки подлинных действий подпоручика Шванвича, ставшего пугачевским атаманом (из политического сочувствия? из страха за свою жизнь?), — все это привело Пушкина к очень тонкому композиционному приему раздвоения единого исторического лица на два противоположных характера: честного поручика Гринева, который питает искреннюю симпатию к смелой и великодушной личности Пугачева, но не меняет своего знамени, и беспринципного Швабрина, готового на все во имя карьеры и личных интересов.
Постоянная дума поэта о расслоении российского дворянства на благоденствующих Орловых и униженных Пушкиных определяла и позиции главных героев «Капитанской дочки». Отставка в 1762 году старика Гринева, служившего при Минихе, соответствует хронике рода Пушкиных, как и общая оппозиция к авантюристам и фаворитам эпохи императриц. В этом разрезе молодые поручики Белогорской крепости — Гринев и Швабрин — являют два типа русского дворянства: преуспевающий и приниженный, беспринципный и морально стойкий, «гвардию» и «армию» (как возвещает эпиграф к первой главе). У Гриневых незначительное поместье и бедное симбирское дворянство в прошлом, Швабрин — петербуржец, человек «хорошей фамилии и имеет состояние». Недоросля Петрушу обучают стремянный Савельич и парикмахер Бопре, его будущего соперника — профессор элоквенции и придворный поэт Тредьяковский. Гриневу милы простодушные мещанские романсы, Швабрин распевает арии французских опер. Но Гринев остается верен присяге и непоколебим в своем отказе служить мнимому Петру III; бывший же гвардеец служит только успеху и переходит с мгновенной поспешностью на сторону победившего Пугачева. «Проворен, нечего сказать!» — заключает о нем попадья.
Таково новое противопоставление Пушкиных Орловым. Благородные и просвещенные Гриневы, способные оставить потомству увлекательные мемуары, обречены силою исторических судеб на материальную деградацию. Небольшое симбирское поместье елизаветинского премьер-майора в третьем поколении принадлежит уже «десятерым помещикам». Это последний иронический штрих, внесенный Пушкиным в столь волновавшую его картину упадка старинных исторических родов. На их долю еще остается преданность старых дядек («Савельич — чудо! Это лицо самое трагическое, т. е. которого больше всех жаль в повести», — писал Пушкину Одоевский в конце 1836 года), их еще предпочитает ловким гвардейцам скромная Мария Ивановна. Блестящую галерею пушкинских героинь завершает эта солдатская внучка и капитанская дочка, отражая в своем глубоко народном облике живые черты привлекательных и смиренных девушек, которых Пушкин не раз встречал в глухих углах российской провинции.
Для раскрытия подлинно народных истоков изображаемых событий и придания им соответственного освещения Пушкин обращается к излюбленному своему материалу — русскому народному творчеству. Он вводит в эпиграфы и в тексты романа отрывки из солдатских и свадебных песен, сентиментальные романсы, калмыцкую сказку и, наконец, бурлацкую хоровую в знаменитой сцене, где зловеще звучит «простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице».
Могучий образ Пугачева, изваянный Пушкиным, как и воссозданный им дух разинских песен, вносит весьма существенный корректив в представления об умеренных политических воззрениях Пушкина, который якобы в качестве барина-крепостника видел в лице Пугачева только своего классового врага. Было бы ошибочно сводить неизбежные противоречия пушкинских государственных убеждений к реакционным и антинародным выводам. Политические высказывания гениального поэта необходимо выправлять по его творческим образам. Только при этом условии все программное, теоретическое, классово обусловленное и социально ограниченное получит верное освещение и раскроет подлинные перспективы мысли великого национального писателя.