Пушкин

«Напрасно воспевать мне ваши именины
При всем усердии послушности моей;
Вы не милее в день святой Екатерины
Затем, что никогда нельзя быть вас милей».[25]

Он посвятил прелестной Катеньке Бакуниной множество стихов: «К живописцу», «Итак, я счастлив был», «Осеннее утро», «К ней», «Наездники», «Элегия», «Слеза», «Месяц», «Желание», «Наслажденье», «Окно», «Разлука», «Уныние».

Их отношения носили чисто платонический характер. Само собой, воспитанная в строгости девушка не могла позволить пылкому юноше ничего неприличного, но в Царском Селе были и другие привлекательные женщины – более доступные. Ну, а юный Пушкин сознавался в «бесстыдном бешенстве» своих желаний и мечтал об «отраде тайных наслаждений».

Он писал стихи очаровательным крепостным актрисам театра графа Толстого, ухаживал за хорошенькими горничными… И некоторые из этих прелестных адресатов были добры к юноше.

Его увлечением стали сразу две Наташи: одна – актриса крепостного театра, вторая – горничная. Он посвящал им стихи: «К Наталье», «Молодой актрисе». «Видел прелести Натальи/, и уж в сердце – Купидон!» – восхищался темпераментный Пушкин.

А однажды вышел казус.

Как-то вечером юноша шел по темному коридору и услышал шорох платья. Он почему-то вообразил, что это непременно любимая им горничная Наташа, бросился и обнял девушку.

Но вышла ошибка: перед ним была сама княжна Волконская, чопорная старая дева. Она была страшно шокирована и возмущена и на следующий день принялась всем рассказывать о произошедшем. Дошло до императора. Государь на другой день пришел к директору Энгельгардту.

– Что ж это будет? Твои воспитанники не только снимают через забор мои наливные яблоки, но теперь уже не дают проходу фрейлинам жены моей, – с напускной строгостью спросил он.

Энгельгардт уже знал о неловкой выходке Пушкина и был готов к разговору. Директор сразу нашелся и отвечал императору Александру:

– Вы меня предупредили, государь, я искал случая принести вашему величеству повинную за Пушкина; он, бедный, в отчаянии: приходил за моим позволением письменно просить княжну, чтоб она великодушно простила ему это неумышленное оскорбление.

Тут Энгельгардт рассказал подробности дела, стараясь всячески смягчить вину Пушкина, и заверил императора, что сделал уже шалуну строгий выговор и просит разрешения насчет письма. Смягчившись, государь ответил:

– Пусть пишет, уж так и быть, я беру на себя адвокатство за Пушкина; но скажи ему, чтоб это было в последний раз!

Потом император улыбнулся и, понизив голос, заговорщически произнес:

– Старая дева, быть может, в восторге от ошибки молодого человека, между нами говоря, – и он пожал своему старому учителю руку. [26]

В старших классах Лицея Пушкин пережил и первую душевную травму, первый отказ. Он имел неосторожность влюбиться в тридцатишестилетнюю Екатерину Андреевну Карамзину, вторую жену выдающегося историка Николая Михайловича Карамзина, которая была очень хороша собой. Пушкин написал ей любовное послание со стихами, но зрелая женщина лишь посмеялась над неопытным юношей, а вдобавок показала письмо мужу. Стихи обоим Карамзиным очень понравились, но юношу необходимо было поставить на место. Вдвоем Карамзины постарались вразумить молодого поэта. Пушкин очень расстроился и ответил печальной «Элегией», завершавшейся словами: «…я, любовью позабыт, / Моей любви забуду ль слезы!

Добрые и умные Карамзины постарались, как могли, утешить незадачливого влюбленного и остались ему верными друзьями на всю жизнь. С тех пор они часто приглашали его к себе на вечера, а Пушкин был достаточно умен, чтобы больше не возобновлять неуместные ухаживания.

На одном из вечеров у Карамзина лицеист Пушкин познакомился с Петром Яковлевичем Чаадаевым, умнейшим человеком, красавцем-гусаром, участником войны 1812-го года. Он произвел огромное впечатление на Пушкина. Поразительно, но юный лицеист и прошедший войну гусар очень быстро подружились, и дружба их продлилась долго. Юноша Пушкин восхищался Чаадаевым:

«Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он – офицер гусарский.»

Здоровье Пушкина

Болел Пушкин довольно часто: жар, лихорадка… Но все эти болезни не были серьезными и проходили сами через пару дней. Весьма возможно, что происходили они от чрезмерной возбудимости. Во врачебных рапортах обычно указано: «нездоров», «головная боль» и, чаще всего, «простуда». Один раз только: «опухоль от ушиба щеки» – последствие мальчишеской драки.

Лицейский врач Франц Осипович Пешель, запомнившийся лицеистам как добродушный весельчак и остряк, прописывал больным чаще всего солодковый корень, полагая это лекарство по крайней мере безвредным. К счастью, серьезных эпидемий в лицее не было.