Здесь мне очень весело. Прасковью Александровну я люблю душевно; жаль, что она хворает и все беспокоится. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито; скажи это графу Хвостову… На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович их взбудоражил, он к ним прибежал: дети! Дети! Мать вас обманывает – не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин – он весь сахарный, а зад его яблочный, его разрежут и всем вам будет по кусочку – дети разревелись; не хотим черносливу, хотим Пушкина. Нечего делать – их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь – но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили…
Чудесное письмо, в котором Пушкин предстает брызжущим весельем, шуткой, игривым, открытым жизни, большим выдумщиком.
1830
Генерал,
Явившись к вашему превосходительству и не имев счастья застать вас, я приемлю смелость изложить вам письменно просьбу, с которой вы разрешили к вам обратиться.
Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством.
Осмелюсь ли еще утруждать вас? В мое отсутствие г-н Жуковский хотел напечатать мою трагедию, но не получил на то формального разрешения. Ввиду отсутствия у меня состояния, мне было бы затруднительно лишиться полутора десятков тысяч рублей, которые может мне доставить моя трагедия, и было бы прискорбно отказаться от напечатания сочинения, которое я долго обдумывал и которым наиболее удовлетворен.
Стоит только вообразить, если бы правительство Николая I решило сослать подальше Пушкина и именно в Китай – чтобы было бы с ним и со всей русской литературой? Очевидно, что отрыв его от родной почвы, от нахождения в языке, от друзей и литературной деятельности, которая стимулировалась пребыванием и в Болдино, и женитьбой, и появившимися детками и другими обстоятельствами его жизни в России, был бы драматично тяжелым для него. Поехать в Китай и быстро оттуда вернуться, по тем временам – вещь трудная. Это предполагало поездку на несколько лет. Может быть, мы получили бы другое развитие пушкинского гения, сближающего нас в большей степени с Востоком, а не с Западом? Невозможно однозначно ответить на этот вопрос. Но воображение замирает, и дух захватывает от одной лишь картины Пушкина в Китае, в другой цивилизации и культуре.
Правда ли, что моя Гончарова выходит за архивного Мещерского? Что делает Ушакова, моя же?