Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

И конечно, особую роль в восприятии Пушкина в последней трети XIX века сыграли памятник Пушкину скульптора Опекушина, открытый в Москве в 1880 году и произнесенная в связи с этим речь Достоевского. Это был тот самый случай, когда совпало почти все — и готовность общества уверовать в наличии у себя мирового гения, и способность другого гения высказаться о роли поэта с такой прямотой мысли и пророческой убедительностью, что сомнений у всех, кто слышал (особенно!) и читал эту речь, в правоте тезисов, высказанных автором «Преступления и наказания», не было ни малейших сомнений. Наконец, сам пластический облик поэт, в задумчивости опустившего голову, расположившись в самом центре Москвы, рядом с Чудовым монастырем, был близок всякому русскому человеку именно что своей бесхитростной простотой и приятельской интимностью. Возникала особая близость и ощущение причастности к миру и жизни поэта.

* * *

Пушкин не был философом, отвлеченным мыслителем в прямом смысле слова. Он был художественным гением, рассматривающим и воспроизводящим жизнь в формах образного сознания. Поэтому ответ на вопрос о своеобразии его ума напрямую связан с характеристикой его художественного прежде всего мышления. Мы обязаны рассмотреть особенности структуры метафоры Пушкина как отражение специфики его у м а и одновременно отражение специфики национального мышления.

«Мальчишек радостный народ Коньками звучно режет лед» — этот пример, который сам Пушкин использует в одной из своих критических статей, возражая своим критикам, — будет взят нами как иллюстрация особенностей осуществления пушкинской метафоры.

Как нам представляется, внутреннее устройство метафор Пушкина во всем их многообразии позволяет говорить, с одной стороны, о том, какую грандиозную перемену совершил он в художественной традиции русской литературы, а с другой, позволит ответить на некоторые существенные вопросы о том, как данный тип метафоры отражает особенности национального ума, национальной гносеологии и аксиологии.

Метафора Пушкина, — это, условно говоря, гениально выбранный им кратчайший путь между двумя «точками» (по меньшей мере) нарождающегося художественного образа. Кратчайший не в том смысле, что он обнаруживает самое простое (короткое) сравнение одного с другим, но в том отношении, что указывает на еще не использованное свойство сравнения, порождающее новое единство художественного сопоставления, новый образ. «Краткость» тут появляется как новаторство в художественной сфере, которое более неожиданно, чем то, что было в литературе ранее (если вообще было, а в случае с Пушкиным дело как раз и состоит в том, что он дает метафорические ряды в п е р в ы е).

В вышеприведенной метафоре переплетается большое количество прямых определений, которые будучи объединены в метафорическое единство создают образ совершенно неожиданного свойства. «Радостный», «мальчишки», «коньки», «резать», «лед» — все это, рассмотренное по отдельности, не представляет собой в потенции образности нового порядка, несмотря на наличие эмоционального эпитета — «радостный». Но соединенные Пушкиным они начинают взаимно отражать друг друга, получая дополнительные семантические значения и рождая новый образ — радости, юности, игры, удовольствия, крепкой зимы, картины родной природы, счастья, свободы, упоения жизнью, отсутствие всякой тяжести негативных ассоциаций. Это метафора самой жизни в начале своего свободного и радостного развития, предельно счастливого состояния. Если хотите — это суть художественного мира Пушкина.

Современная гуманитарная мысль пишет о метафоре как о некоей универсальной форме сознания, имеющей отношение к разным аспектам гносеологии и аксиологии: «В метафоре стали видеть ключ к пониманию основ мышления и процессов создания не только национально-специфического видения мира, но и его универсального образа. Метафора тем самым укрепила связь с логикой, с одной стороны, и мифологией с другой» [4, 6]. И дальше следует важное уточнение: «Метафора, если она удачна, помогает воспроизвести образ, не данный в опыте» [4, 8], — «в этих последних случаях говорят о том, что человек не столько открывает сходство, сколько создает его» [4, 9].