Пушкин и Александрина. Запретная любовь поэта

На этот раз публикация вызвала резкие отклики в печати. Так, известный литературовед того времени, член-корреспондент Академии наук А. И. Кирпичников в апреле того же года и в этом же журнале писал: «Имеют ли какую-нибудь степень вероятности «разоблачения» князя Трубецкого? По моему глубокому убеждению – ни малейшей».

После брошюрки Бильбасова П. И. Бартеневым были опубликованы в «Русском архиве» воспоминания о Пушкине, записанные со слов супругов Вяземских в 1860– 1880-е годы. Щеголев приводит небольшую выдержку из этих записей, где есть такая фраза: «Хозяйством и детьми должна была заниматься вторая сестра, Александра Николаевна, после Фризенгоф. Пушкин подружился с нею…» Поставленное Бартеневым многоточие заинтересовало Щеголева: пропуск или желание умолчать о чем-то? Бартенев был еще жив, и Щеголев обратился к нему за разъяснением. «Бартенев ответил мне следующим сообщением, – говорит Щеголев, – «что он (Пушкин) был в связи с Александрой Николаевной, об этом положительно говорила мне княгиня Вера Федоровна».

Вот еще один дом, где спустя несколько десятков лет после смерти поэта (Вера Федоровна умерла в 1886 году в возрасте 96 лет) еще была жива эта клевета… Бартенев не рискнул напечатать в 1888 году эти слова Веры Федоровны, хотя ее уже и не было тогда в живых, а в 1928 году Щеголев привел их для подтверждения «виновности» Пушкина.

По этому поводу А. Ахматова пишет: «В. Ф. Вяземской, достигшей к этому времени 80 лет, мы совсем не обязаны верить. Она, конечно, была озабочена лишь тем, чтобы снять всякое обвинение с себя (ведь ей Пушкин сказал о дуэли) и с своего дома».

Но если даже предположить, что между Пушкиным и Александрой Николаевной были интимные отношения (о чем ей якобы говорила Полетика), зачем Вере Федоровне, «близкому другу» поэта, сообщать об этом Бартеневу, а через него делать это достоянием истории? Зачем?.Что хотела она этим доказать? Свою необыкновенную близость к семейным делам Пушкиных? «Вот как мы были дружны, мне обо всем рассказывали»? Но истинность дружбы как раз выражалась бы в том, чтобы не рассказывать самой… Можем ли мы представить себе, чтобы подобные слухи распространяли Нащокин или Плетнев?

В книге Щеголева приведено еще одно «свидетельство», идущее от «воспоминаний» Араповой. Не будем останавливаться на нем, скажем только, что, основываясь, несомненно, на предшествующих материалах (Трубецкой – Вяземская), а также на «откровениях няньки», не заслуживающих абсолютно никакого доверия, Арапова снова повторила эту клевету. Но даже внучка Натальи Николаевны от ее дочери Елизаветы Ланской, Елизавета Николаевна Бибикова, на основе рассказов матери опровергла измышления тетки в своих воспоминаниях: «Вопреки рассказам Александры Петровны Араповой, никакого романа не было между Пушкиным и его свояченицей. Пушкин был честный человек, обожал красавицу жену и не стал бы ухаживать за престарелой, некрасивой свояченицей». Ну, «престарелой и некрасивой» Александра Николаевна, на наш взгляд, не была, но основное сообщение Бибиковой очень важно: в семье потомков Ланских знали, что сплетни эти не соответствуют действительности.

Арапова говорит также, что якобы Пушкин «не допустил» Александру Николаевну попрощаться с ним перед смертью. Но и это опровергается свидетельством давнего друга Пушкина Данзаса, неотлучно находившегося у постели поэта. «Поутру на другой день, 28 января, – читаем мы в воспоминаниях Данзаса, – боли несколько уменьшились. Пушкин пожелал видеть жену, детей и свояченицу свою Александру Николаевну Гончарову, чтобы с ними проститься».

И наконец, в 1976 году вышла книга Н. А. Раевского «Портреты заговорили» (2-е издание), в которой автор, базируясь на все тех же рассказах Трубецкого, Араповой и Вяземской и не приводя никаких новых документов, пишет: «По-видимому, именно в эти преддуэльные месяцы разыгрывается его (Пушкина) роман со свояченицей Александрой Николаевной, о котором тоже осталось немало свидетельств».

Но в советское время, уже после Щеголева, стали появляться работы, опровергающие эту клевету. Мы имеем в виду статьи М. Яшина и А. Ахматовой. Вот что говорит Яшин: «Версия об интимной близости Пушкина и Александры упорно держится в работах о поэте. Биографы приняли ее на веру, не заботясь о критической проверке, набросили романтическую мантию на сомнительные факты и поспешно сделали Александрину другом Пушкина. Чтобы в биографических работах освободиться от слишком специфических материалов, надо прежде всего перестать пользоваться сведениями Араповой». Известный пушкинист А. Ф. Онегин еще в самом начале публикации их писал: «Записи Араповой еще нелепее Смирновой-дочери и Павлищева-сына, т. е. сочинены и приноровлены… защищать одну сестру[7], пачкая другую… Черт знает что такое! Подобную оценку заслуживает и сообщение Вяземской».