Судя по нескольким заметкам на полях, Горчаков часто спорит с Липранди. Так он решительно не соглашается с мемуаристом, соединившим знание местного языка и обычаев с чванливым превосходством колонизатора и утверждавшим, что перед наплывом иностранцев «туземное общество стушевалось» 2.
Липранди рассказывает, что Пушкин был уязвлен, когда один грек пристыдил его за незнание какой-то книги. После этого Липранди предложил Пушкину брать книги из его библиотеки, а греку сказать, что поэт ошибся и на самом деле книгу эту давно знает. Горчаков на полях против этих строк пишет: «И. П., постоянно и явно выражающий свое презрение к молдаванам, валахам и грекам, из участного самолюбия в ограду Пушкину мог придумать подобную хитрость, по принять ее к делу Пушкин мог согласиться только шутя» 3. В другом месте Горчаков поясняет: «Благородный Пушкин, чуждый всякого шарлатанства, сам сознавался в ограниченности своих, так сказать, ученых сведений» 4.
Когда Липранди вспоминает о молодежи, «увивавшейся за Пушкиным», Горчаков замечает: «…Пушкин не любил заискивания, и в этом отношении у него были чувства самые тонкие» 5.
Липранди пишет о неограниченном самолюбии Пушкина, Горчаков отвечает: «Сознание всех духовных сил едва ли может быть названо самолюбием…» 6
Тут не лишне вспомнить примечания Горчакова к упоминавшемуся выше рассуждению Липранди о пушкинских стихах на Воронцова. Горчаков пишет: «Не самолюбие, которое нельзя же смешивать с чувством собственного достоинства, с первого дня представления Пушкина гр. Воронцову уже поселило в Пушкине нерасполо-
1 М. А. Цявловский. Книга воспоминаний о Пушкине. См. введение П. С. Шереметева к «Выдержкам из дневника об А. С. Пушкине» и «Воспоминанию о Пушкине» В. П. Горчакова (там же, с. 52, 59-235). Достоинства и недостатки этих материалов как источника для биографии Пушкина см.: «А. С. Пушкин в воспоминаниях…», с. 494 (комментарии М. И. Гиллельсона).
2 Липранди, л. 39.
3 Там же, л. 41; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 293.
4 Там же, л. 75.
5 Там жe, л. 198; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 345.
6 Там же, л. 48, об.; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 296.
35
жение к графу, а далее совокупность различных выходок графа, наведенного другими врагами Пушкина, зажгли эту яркую надпись к портрету - подробности этих отношений есть в дневнике моем» 1.
«Пушкин, как строптив и вспыльчив ни был…» - пишет Липранди; Горчаков полагает, что строптивость «не принадлежала Пушкину» 2, после чего Бартенев не пропускает липрандиевское «строптив» в печать.
Пушкин «умел среди всех отличить А. Ф. Вельтмана» (Липранди). А вот что пишет Горчаков об отношениях Пушкина с будущим известным писателем: «В первоначальный период пребывания Пушкина в Кишиневе Вельтман, по свойственной ему исключительной самобытности, не только ‹не› сближался, но даже до некоторой степени избегал сближения с Пушкиным. О тех же, кто имел бессознательную способность восхищаться каждым стихом, потому только, что это стих Пушкина, и говорить не стоит» 3.
Липранди пишет об одной кишиневской даме, что «Пушкин любил болтать с нею, сохраняя приличный разговор,
Две стихотворные строки:
Дай, Никита, мне одеться:
В митрополии звонят, -
помещаются сейчас во всех полных собраниях Пушкина. Впервые напечатал эти строки Бартенев еще в 1861 году, воспользовавшись информацией, полученной именно от Горчакова. Пушкинисты искали продолжения стихотворения, хотели узнать, что же произойдет после того, когда
1 Липранди, л. 192; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 342.
2 Там же, л. 53; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 299.
3 Там же, л. 48; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 296.
4 Там же, л. 24; «Пушкин в воспоминаниях…», с. 242.
36
верный Никита «даст одеться» и поэт отправится в «верхний город», где находится храм (митрополия).
И вот Горчаков сообщает, что в этом стихотворении дальше были строки о кишиневской Жанлис - «Будь глупа, да хороша». Но ведь такое стихотворение нам известно! Это сделанная в мае 1821 года ядовитая зарисовка кишиневского бомонда:
Раззевавшись от обедни,
К Катакази еду в дом.
Что за греческие бредни,
Что за греческий содом!
Подогнув под ‹…› ноги,
За вареньем, средь прохлад,
Как египетские боги,
Дамы преют и молчат.
Конец стихотворения:
Ты умна, велеречива,
Кишиневская Жанлис,
Ты бела, жирна, шутлива,
Пучеокая Тарсис.
Не хочу судить я строго,
Но к тебе не льнет душа -
Так послушай, ради бога,
Будь глупа, да хороша.
(«Раззевавшись от обедни…»)