Пушкин и декабристы

Процитировав, Пушкин замечает: «Эта строфа ныне не имеет смысла, но она писана в начале 1821 года ¹ - впрочем, это мой последний либеральный бред, я закаялся» (XIII, 79).

За год с небольшим, минувший после «Исторических замечаний…», Пушкин многое пересматривает. 2 августа 1822 года еще была вера, что посев просвещения вскоре обратится в плоды свободы, хотя уж и тогда подступали сомнения… Сама работа, завершенная 2 августа 1822 года, - это «живительное семя», бросаемое в «порабощенные бразды».

А в конце 1823-го:

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды…

(«Свободы сеятель пустынный…»)

В 1824-м горьким эпилогом к «Историческим замечаниям…» звучат слова:

Судьба земли повсюду та же:

Где капля блага, там на страже

Уж просвещенье иль тиран…

(«К морю»)

¹ Ошибка памяти или описка - стихи написаны в конце 1821 или в начале 1822 г.

138

Мысль о том, что существенный перелом в воззрениях Пушкина начался еще до 14 декабря, постепенно утверждалась в литературе в течение столетия. Хотя куда более распространенной была точка зрения, что важное изменение в мыслях поэта совпадает с событиями конца 1825-го и 1826-го года. Любопытную, но характерную ошибку допускает Герцен в «Былом и думах». Сравнивая два послания Пушкина к Чаадаеву («Товарищ, верь…» и «К чему холодные сомненья?…»), Герцен находит, что «между ними прошла… целая эпоха, жизнь целого поколения, с надеждой ринувшегося вперед и грубо отброшенного назад» ¹. Именно потому будто бы, что «заря не взошла, а взошел Николай на трон», Пушкин пишет во втором послании:

Но в сердце, бурями смиренном,

Теперь и лень и тишина,

И, в умиленье вдохновенном,

На камне, дружбой освященном,

Пишу я наши имена.

Между тем создатель вольной русской печати не знал, что второе послание к Чаадаеву было написано до Николая I, в 1824 году.

Представление о кризисе пушкинского мировоззрения до 1825 года в наши дни подкреплено многими исследованиями ², однако поле для дискуссий и сомнений еще достаточно обширно.

Ю. М. Лотман, тонко анализируя «авторские противоречия» в первой главе «Евгения Онегина», замечает: «Быстрая эволюция воззрений Пушкина привела к тому, что в ходе работы над первой главой замысел сдвинулся. Характер героя в конце главы оказался весьма далеким от облика его в начале. Отношение автора к нему также коренным образом изменилось» ³.

Соглашаясь с тем, что направление авторской иронии, а также взгляд, на взаимоотношения поэта и его героя в «Евгении Онегине» менялись именно как результат

¹ См.: А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах, т. IX, с. 146.

² См.: М. А. Цявловский. Стихотворения Пушкина, обращенные к В. Раевскому. - «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», кн. 6. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1941, с. 41-56; Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. 1.

³ Ю. М. Лотман. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Тарту, 1975, с. 29.

139

«кризиса 1823 года», соглашаясь со всем этим, возразим против слишком сильных определений Ю. М. Лотмана («весьма далекий», «коренным образом»). Несколько месяцев (май-ноябрь 1823, когда писалась первая глава) - все же малый срок для столь крутых перемен. Не точнее ли определить сам замысел, приступ к такой поэме - как показатель перелома воззрений, начавшегося еще ранее. Это, кстати, почувствовали позже Рылеев и Бестужев, решительно противопоставляя Пушкину 1823- 1825 годов Пушкина 1822 года; «бытописанию» первой главы «Онегина» - «высокий романтизм» «Бахчисарайского фонтана» и других южных сочинений…

По ходу работы над первой главой «Евгения Онегина» «кризис» нарастает; это видно по тексту, это отмечает Ю. М. Лотман, - и это совпадает с тем, что мы наблюдали, идя от «Исторических замечаний…». Но все же тут кризис особого рода, только отчасти сходный с теми сомнениями, которые посещают многих декабристов: в существенных чертах - неповторимый, пушкинский. Поэтому преувеличенным представляется суждение Ю. М. Лотмана, будто «в период начала работы над первой главой «Евгения Онегина» Пушкин вполне разделял воззрения декабристов» на «действительность» в литературе как обращение к «важному политическому содержанию» ¹. Своеобразие пушкинской эволюции при таком определении стирается: не совсем точно и сравнение новых пушкинских мыслей с начинающимся у декабристов «этапом на пути перерастания дворянской революционности в иную, более высокую стадию сознания», с неизбежным «временным настроением неверия и пессимизма» ². Трудность коренных перемен, большая, чем прежде, казалось, не помешала, даже, может быть, ускорила созревание исторического пушкинского оптимизма. Если уж сравнивать, то можно говорить о появлении у Пушкина еще до 14 декабря таких размышлений о народе («Борис Годунов»), которые, в художественной форме, перерастают достигнутое декабристской мыслью…

Следует задуматься о глубочайшей интуиции, прозорливости Пушкина, который уже в 1823 году увидел сон народов и безнадежность быстрых заговорщических попы-

¹ Ю. M. Лотман. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин», с. 25.

² Там же, с. 28.

140