Пушкин и его современники

Кюхельбекер смущен, робеет - и недаром: нападение на новую французскую литературу в статье, прочитанной им, - открытое и сильное. Враждебный к этой литературе Сенковский чувствует силу и происхождение нарождающегося реализма: "...Новая парижская школа не ограничилась простым изменением теории: она пожелала произвести в словесности нечто вроде революции 1789 года, с настоящею свирепостью и безумством покойного Конвента. Она решилась разрушить несомненные и единственные основания изящного потому только, что их признавал классицизм, и, в общем ниспровержении прежнего эстетического порядка, уничтожить нравственность, как революция уничтожала христианскую веру... Тут не должно обманывать себя напрасно: "Юная Словесность", совершенно отторгнувшаяся от логических начал чистого романтизма, не есть литературная школа: это прямая вторая Французская революция в священной ограде нравственности, затеянная со всей легкомысленностию и производимая со всем неистовством и остервенением, свойственным народу, который произвел и обожал Марата, Робеспьера, Сен-Жюста". * С большой последовательностью он производит начало школы от Руссо и Дидро, повторяя общее мнение европейской критики и предупреждая гейневскую пародическую формулу: "An allem ist Schuld Jean Jacques Rousseau, Voltaire und die Guillotine". 23

* "Библиотека для чтения", 1834, т. III, стр. 38-39.

"Начало школы. Начало всего от Жан-Жака Руссо. Вас это удивляет?

Ну, так начало от Дидерота! Избирайте из них кого угодно, но дело в том, что новая школа есть истечение, развитие замечательного обстоятельства, в котором оба они участвовали и которое приложило печать свою в конце Словесности прошлого столетия, дописывавшей последние свои строки в день начатия первой Французской революции". * "Секрет школы" - в том же Руссо: "Его предисловие к Новой Элоизе есть первый очерк и разительный очерк школы, которая долженствовала через пятьдесят лет родиться из его духа и тела".

* "Библиотека для чтения", 1834, т III, стр. 44-45.

В статье с фельетонным блеском наглядно нарисованы "беспорядок в нравственном хозяйстве" и разрушение семьи, порождаемые новою литературою. Кончается она так: "Мы живем в веке раздражительности и смуты. Все основания потрясены продолжительною бурею умов, которой громы, уже по рассеянии тучи, еще от времени до времени раздаются над европейским обществом и производят пожары. Если Словесность на что-либо нужна обществу, то первая ее обязанность, в настоящем его положении, скреплять всеми мерами общественные и семейные узы, успокаивать умы... не помогать политическому бреду в преступном намерении расторгнуть все звенья цепи, уже прерванной во многих местах".

Открытое, откровенное нападение устанавливало связь новой литературы с Французской революцией и обнажало политические мотивы борьбы с нею.

Литературные атаки на "юную французскую словесность" продолжаются. Кюхельбекер поражен дружными атаками немецких, английских журналистов, Сенковского, но оказывает сопротивление. 22 ноября он записывает в свой крепостной дневник: "Прочел я сегодня примечательного: о состоянии французской драмы из Quaterly Review и разбор новой трагедии Александра Дюма Екатерина Говард. Quaterly Review судит о юной словесности столь же сурово, как Эдинбургское обозрение: должно же быть, что эти строгие приговоры не вовсе без основания; однако признаюсь, я бы желал судить о странных феноменах французской словесности по собственному чтению, а не понаслышке. - По крайней мере в таланте корифеям молодых французских писателей невозможно отказать: в трагедии Дюма, как видно даже из разбора, - есть положения, которые могут быть изобретены только гениальным человеком".

Наконец, в его руки попадает долгожданное произведение, по которому можно судить и о значении Бальзака и о направлении "юной французской словесности", - "Отец Горио".

Сенковский был очень ловкий журналист: "Старик Горио" (заглавие перевода) появился у него раньше французского издания - перевод был сделан с журнального текста "Revue de Paris". * Но в каком виде и с какими примечаниями!