Б. П.:
Именно так, другого и не скажешь. Этот ее бант вообще в историю русской литературы вошел: на всех своих фотографиях молодых она его демонстрирует.
И. Т.:
Это еще песенку Вертинского напоминает:Я маленькая балерина,Всегда нема, всегда нема,И скажет больше пантомима,Чем я сама.Б. П.:
О нет, Одоевцевой было что показать помимо бантов. Собираясь говорить о ней, я сделал интересное открытие: она, оказывается, писала очень неплохую прозу. И первый же ее рассказ похвалил не кто-нибудь, а Бунин. Известно его письмо Винаверу, в котором он писал: «Кто такая Ирина Одоевцева? Пожалуйста, передайте ей мой привет и скажите ей, что хочу с ней познакомиться». И приписка: «Я слышал, что она прелесть какая хорошенькая».
И. Т.:
Одоевцева вспоминает также, что, когда ее познакомили с Буниным, он очень внимательно ее разглядел, обратив особое внимание на ноги.
Б. П.:
Ну, Одоевцева еще в Петербурге привыкла к знаменитым поэтам и писателям. Так о ее прозе. Она имела немалый успех, переводилась на иностранные языки. До войны она три романа написала: «Ангел смерти», «Изольда» и «Зеркало», после войны еще один – «Оставь надежду навсегда». Тоже поначалу в переводах вышедший и только потом по-русски. Этот последний слабее других: Одоевцева решила написать роман о советской жизни, и это, конечно, сказалось на качестве: жизни советской тридцатых годов и потом послевоенной она не знала, не без клюквы получилось. Но ведь перевели, прочитали, понравилось.В одном из постсоветских уже изданий Одоевцевой, где собрана ее проза (рассказы и романы), даны выдержки из отзывов иностранной прессы на переводы ее романов. Ну вот такие например:
«Манчестер Гардиан»:
Трудно сказать, что прекрасней в этой на редкость прекрасной книге. «Ангел смерти» так нежно и тонко написан, что его можно сравнить только с самыми воздушными рассказами Кэтрин Мэнсфилд. «Таймс»:
Изысканный и очаровательный аромат романа нельзя передать словами. Книга очень умна и очень интересно построена. Каждая фраза полна трагикомического смысла… «Гастония Газетт»:
На книге Одоевцевой лежит безошибочная печать очень большого таланта. Мы даже осмеливаемся поставить ее на один уровень с Чеховым. Никакая похвала не кажется нам чрезмерной в отношении ее книги…
Каково! И ведь не только с Кэтрин Мэнсфилд сравнивают, но и с самим Чеховым. Сочиняя такие романы и вызывая такую прессу, очень недурно жила в эмиграции Ирина Одоевцева.
И. Т.:
Да ей и без литературы хорошо поначалу жилось. У нее был богатый отец, остзейский немец, уехавший в Ригу к своей недвижимости. Настоящее имя самой Одоевцевой Ираида Густавовна Гейнике, Одоевцева – это девическая фамилия ее матери, которую она взяла псевдонимом. В 1931 году ее отец умер, оставив дочери немалое наследство. Одоевцева и Георгий Иванов купили виллу в курортном Биаррице и вели вполне светскую жизнь, устраивали турниры бриджа – самое что ни на есть светское занятие.
Б. П.:
Такая жизнь длилась до войны. В войну немцы виллу изъяли, устроив в ней штаб, а потом союзная авиация ее разбомбила. Кончилась хорошая жизнь, доживать Одоевцевой и Георгию Иванову довелось в богадельнях. Но Ирина Владимировна и тут нашлась – уехала в перестроечный Советский Союз, так что остаток жизни провела опять в комфорте. Вокруг нее кучковались питерские поэтессы, которым она много чего интересного рассказала о своей молодости, и до меня эти разговоры доходили, но это, что называется, off record.Вернемся к литературе, к ее художественной прозе…
И. Т.:
Борис Михайлович, а все-таки, что вы сами скажете о ее мемуарах?
Б. П.:
Мемуары Одоевцевой не избегли обычных ошибок этого жанра, они излишне беллетризованы, она записывает разговоры, происходившие полвека назад. Иногда, впрочем, делает это искусно: мне понравилось то, что она написала об Андрее Белом, – очень похоже на то, как сделала это Цветаева в мемуаре о Белом «Пленный дух». Такое совпадение не случайно и говорит о правде воспроизведенного образа. Вообще же, героем первого тома («На берегах Невы») является, бесспорно, Гумилев, а второго тома («На берегах Сены») – Бунин. Очень хорошо в первом томе Мандельштам описан – он был очень смешливым, когда Одоевцева его знала.