Пушкин и масонство

Масоны и их духовные выученики-декабристы пытаются привлечь ссыльного поэта на свою сторону. Декабристы Рылеев и Волконский напоминают ему что Михайловское находится «около Пскова: там задушены последние вспышки русской свободы — настоящий край вдохновения — и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы (Рылеев), а Волконский выражает надежду, что «соседство воспоминаний о Великом Новгороде, о вечевом колоколе будут для Вас предметом пиитических занятий». Но призывы отдать свое вдохновение на службу подготавливаемой революции не встречают ответа. Пушкин с насмешкой пишет о политических «Думах» Рылеева Жуковскому: «Цель поэзии — поэзия — как говорит Дельвиг (если не украл). Думы Рылеева целят, и все невпопад». «Что сказать тебе о «Думах»? — пишет он Рылееву — во всех встречаются стихи живые, окончательные строфы «Петра в Острогожске» чрезвычайно оригинальны.

Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены из общих мест: описание места, речь героя и нравоучение. Национального, русского нет в них ничего, кроме имен». В одном из писем Пушкин пишет, что по его мнению название «Думы» происходит от немецкого слова Думм (дурак, глупец).

В январе 1825 года в Михайловское приезжает самый близкий друг Пушкина — декабрист Пущин и старается окончательно выяснить могут, или нет, заговорщики рассчитывать на участие Пушкина в заговоре. После долгих споров и разговоров Пущин приходит к выводу, что Пушкин враждебно относится к идее революционного переворота и что рассчитывать на него как на члена тайного общества совершенно не приходится. Именно в это время Пушкин пишет «Анри Шенье».

Величайший русский национальный поэт, бывший по общему признанию умнейшим человеком своего времени, покидает тот ложный путь по которому в течение 125 лет шло русское образованное общество со времени произведенной Петром I революции. Незадолго до восстания декабристов Пушкин был по своему мировоззрению уже самым русским человеком из всех образованных людей своего времени. В лице Пушкина образованный слой русского общества излечивается, наконец, от тех глубоких травм, которые нанесла ему революция Петра I. По определению И.

С. Тургенева: «Несмотря на свое французское воспитание, Пушкин был не только самым талантливым, но и самым русским человеком того времени» (Вестник Европы. 1878 г.). В Пушкине во всей широте раскрылись снова все богатства русского духа воспитанного в продолжение веков Православием.

Гоголь еще при жизни Пушкина писал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: ЭТО РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК В КОНЕЧНОМ ЕГО РАЗВИТИИ, в каком он, может быть явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

Умственное превосходство Пушкина понимали многие выдающиеся современники и в том числе Император Николай I, первый назвавший Пушкина «самым умным человеком России». «Когда Пушкину было 18 лет, он думал как 30-летний человек», — заметил Жуковский. По выражению мудрого Тютчева, Пушкин: «…был богов орган живой».

Баратынский называл Пушкина Пророком. Разбирая после смерти Пушкина его бумаги Баратынский понял, что Пушкин был не только выдающимся поэтом, но и выдающимся мыслителем своей эпохи. «Можешь себе представить, — писал Баратынский одному из своих друзей, — что меня больше всего изумляет во всех этих письмах. Обилие мыслей. Пушкин — мыслитель. Можно ли было ожидать. Это Пушкин предчувствовал».

Гений Пушкина мужал с каждым днем. Близкие друзья поэта это видели. Князь Вяземский, умный и тонкий человек, писал Пушкину, что пройдя через соблазны и греховные помыслы юности, он сберег в своей душе:

Пламень чистый и верховный…
…Все ясней, все безмятежней
Разливался свет в тебе,

— писал Вяземский Пушкину.

«Если сам Пушкин думал так, то уж верно, это сущая истина» — заявил однажды Гоголь. «Пушкин, — пишет митрополит Анастасий, — не был ни философом, ни богословом и не любил дидактической поэзии.

Однако он был мудрецом, постигшим тайны жизни путем интуиции и воплощавшим свои откровения в образной поэтической форме». Друг Пушкина Нащокин называл Пушкина «человеком с необыкновенным умозрением» и одно из писем к Пушкину закончил словами: «…Прощай, воскресение нравственного бытия моего». И Пушкин мог бы стать воскресителем нравственного бытия не одного Нащокина, а всего русского народа.

Силой своей гениальной интуиции и своего выдающегося ума Пушкин проникал в тайны прошлого и грядущего и находил верное решение в самых сложных вопросах. Эта способность его росла с каждым днем, с каждым годом. Если бы судьба подарила ему еще 15–20 лет жизни, то вся последующая судьба России могла бы стать иной, ибо гений Пушкина безошибочно различал верный путь там, где остальные только беспомощно топтались или шли по неверному пути.