Пушкин и наше всё

— Ну да, я понял, — сказал директор. — «Я помню чудное мгновенье»… «Я Вас любил»… Но ведь лучше Вы, наверное, уже не напишете, а хуже не нужно… Хотя… — директор вдруг оживился. — Может, Вы хотите издать стихи за свой счет? Так это запросто! Большим тиражом! И рекламу Вам организуем, и продажу устроим… Любой каприз за Ваши деньги! Но деньги вперед. Вы сможете оплатить издание за свой счет? А насчет гонорара мы договоримся.

Пушкин помрачнел и вздохнул…

— Понятно, — сочувственно сказал директор и деловито продолжил. — Тогда Вам надо просто раскрутиться, Александр Сергеич… Сходите в книжный магазин, спросите, что читают. Сейчас детективы хорошо идут, особенно Донцова. Возьмите, полистайте. Это самая продажная авторша на любом вокзале. Неужто Вы не сможете написать лучше? Это Вы-то, с Вашим-то талантом? Как-никак, солнце русской словесности…

— Ну, знаете ли… — вспылил Пушкин и крепко сжал свою трость; его глаза бешено сверкнули. — Это мне-то учиться у продажных женщин, как и что писать??.. — Поэт приложил усилие, взял себя в руки и сдержанно процедил сквозь зубы: — Был у меня знакомый, Крылов Иван Андреич, есть у него, помнится, забавная такая басня, как осёл советовал соловью поучиться петь у петуха…

— Да, — согласился директор совершенно серьезно. — Совет дельный. Ведь сейчас как? Кто громче прокукарекал — тот и соловей. А разбираться в соловьиных трелях никто не станет — на них бабла не наваришь… Впрочем, совсем не обязательно кукарекать самому, можно нанять других петухов, были бы деньги… Однако, что это я… — и директор тряхнул головой. — Мне ли Вас учить?.. Но дать толковый совет могу. Не хотите учиться писать у Донцовой — и не нужно. Напишите-ка Вы, Александр Сергеич, историю своей дуэли… Или как Вам жена с Дантесом изменяла… Не изменяла?.. Так ведь можно и присочинить, уж Вам-то поверят на слово… Не хотите?.. Ну тогда напишите, как Вы ей изменяли, и что у Вас с кем было. Вот такую книжечку мы издадим, за свой счет, и аванс Вам дадим; это пойдет… Мы и продажу Вам устроим, и рекламу в соцсетях организуем… Продвинем, в общем. Текст можете набросать от руки, мы сами наберем его в Ворде, и картиночки подберем в интернете… Но из Вашего гонорара мы, конечно, вычтем за эти мелкие услуги…

Пушкин сжал свою трость. У него возникло сильнейшее желание долбануть ей директора по башке, но он сдержался, вспомнив предостережение Рафаила насчет Чистилища.

— Я не желаю, чтобы широкая публика смаковала детали моей семейной жизни, — сдержанно процедил он.

— Ну и зря, — заметил директор. — Другие же авторы пишут на эту тему… про Вашу семейную и про Вашу личную жизнь, и хорошие деньги на этом делают, и массы охотно смакуют… Грешки великих людей их интересуют куда больше, чем их дела; на этом и строится биографический бизнес. Не смотрели фильм «Мой муж — гений»?.. И когда массы видят, что грязное белье великих людей не чище их собственного, это помогает им смириться с ощущением своей личной ничтожности.

Пушкин опять вспомнил баснописца Крылова и мрачно продекламировал экспромтом:

— Не могут куры ни подняться в облака,

ни высь постичь орлиного полёта;

куриными мозгами судят свысока

о птицах лишь по качеству помёта.

Директор пожал плечами:

— Наше дело маленькое, а читатель всегда прав… Помёт орла массы готовы пережевывать часами… Загляните хотя бы на Дзен, почитайте, что там о Вас пишут. Ну и о других тоже. Такими помоями обольют, что не отмоетесь… Ну ладно, — согласился директор, опасливо поглядывая на тяжелую трость, которую поэт нервно сжимал в руке. — Не хотите писать про свою жизнь — напишите про чужую. Ну, скажем, так: «Санкт-Петербург в постели, глазами Пушкина». Кто с кем спал, кто кому изменял и всё такое… Помнится, перед дуэлью Вы что-то писали Геккерну про вензаболевания Дантеса… Эту тему хорошо бы развить… Особенно про его педерастию… Это будут читать, это сейчас в тренде…

Пушкин уже собирался долбануть все же директора по голове, но тут, мило улыбаясь, вошла секретарша с подносом, на котором вкусно дымилось кофе и приятно пахли круассаны. Поэт невольно засмотрелся на ее стройные красивые ноги и немного успокоился.

— То, что я писал в частной переписке, не предназначено для прочтения публикой, — сдержанно произнес он.

— Зря Вы так, Александр Сергеевич, — осуждающе сказал директор, придвигая поднос. — А не угодно ли испить кофейку? Публике-то ведь интересно именно то, что для читателей не предназначено. Это раньше читали то, что издавали; а сейчас издают то, что читают. Это раньше писатели сеяли разумное, доброе, вечное, а сейчас сдирают бабло… А кстати, как Вам удалось вернуться оттуда, откуда не возвращаются? И вообще: каково там? С кем общались, кого видели? Вот об этом тоже можно написать, такое с руками оторвут…

— Мне запретили говорить об этом, — вздохнул Пушкин.

— Жаль, — произнес директор и забарабанил пальцами по столу. Беседа явно выдохлась.