Пушкин и наше всё

Эти невеселые размышления прервала знойная красотка в черном сверкающем коротком платье и в черных ажурных чулочках; пышные тугие бедра вызывающе выпирали из-под платья, а большая упругая высокая грудь без лифчика так и норовила выпорхнуть из декольте; блестящие черные волосы густой волной стекали по плечам; огненные черные глаза смотрели дерзко и цинично. Девица была очень сексапильна, было в ней что-то завораживающее… Ее лицо показалось поэту странно знакомым… Красотка подошла к скамейке, грациозно поводя бедрами, подмигнула поэту, села рядом и вальяжно закинула ногу за ногу, обнажив гладкое бедро едва не до пояса; нижнего белья под платьем не было…

Видимо, местная проститутка, подумал Пушкин, клиентов заманивает… Девица весьма привлекательная, но вот-вот выйдет Анжела… Чтобы вернуть себе душевное равновесие, нарушенное разговорами в редакции, поэт решил взглянуть на свои новые стихи, которые недавно набросал в Летнем саду. Лирические струны еще звучали в его душе, и ему хотелось вновь воспрянуть в волшебный эфир творчества, а заодно и подправить кое-где текст — Пушкин тщательно отделывал свои произведения…

Поэт пошарил по карманам… Бумажки-то остались в столе редактора…

— Чёрт, — произнес Пушкин вполголоса с досадой.

— Да здесь я, здесь, — раздался мелодичный женский голос рядом, и поэт с изумлением воззрился на знойную брюнетку, которая обжигала его своим пламенным взором. Красотка элегантно перебросила ногу на ногу (Шэрон Стоун отдыхает) и улыбнулась поэту.

— Лилита, чертовка, — представилась девица. — Приставлена к тебе дьяволом, чтобы поймать на грешках и утащить тебя в Ад или хотя бы в Чистилище, как получится.

Видя недоверие в глазах поэта, Лилита взяла сигарету (из воздуха, ниоткуда), неторопливо размяла ее и зажгла огоньком из указательного пальца.

— Вот уж никак не думал, что чертовки могут быть столь очаровательными, — молвил поэт, любуясь красоткой.

— А то, — самодовольно усмехнулась Лилита. — Зло должно быть заманчивым, иначе кто станет грешить? Только наивные идеалисты надеются, что красота спасет мир. А на самом деле многие губят свою душу именно ради обладания красотой — женщинами, драгоценностями, произведениями искусства, красивыми домами… На эту блесну мы и ловим грешников.

— И на чём же ты хотела ловить меня? — спросил поэт.

— Да на всём, — ответила чертовка, выпустив струю дыма. — На прелюбодеянии, хулиганстве, финансовых аферах… Но тут тебя и без меня соблазняли таким количеством грешных дел, что я, честно говоря, ощутила комплекс неполноценности… Всё это время я ведь незримо была у тебя за левым плечом и всё слышала.

— А зачем я понадобился дьяволу? — недовольно спросил Пушкин.

— Барковщину всякую писать, — пояснила Лилита. — У нас в Аду обожают грязные стишки… И вот что я тебе скажу, мой милый. Нечего тебе здесь время терять, возвращайся-ка ты в Рай, пока тебя тут не заставили натворить богомерзких дел. В Раю ведь есть литературный кружок из ангелов и почивших поэтов? Вот им и читай свои стихи, там тебя ценят.

Действительно ведь, подумал поэт, только ангельские души, незамутненные денежным искусом, и могут сейчас оценить поэзию; в Миру продвигать чистое творчество уже невозможно. Деньги делают только на грязных потребностях, за пробуждение лирой добрых чувств уже не платят…

— Постой, — спохватился Пушкин. — Я вспомнил, где я тебя видел. Ты иногда приходила на заседания нашего литкружка и скромненько так садилась сзади, а потом сразу уходила… На тебе всегда был синий плащ со звездами с головы до пят… Но как же ты проникала в Рай?..

— У архангелов тоже ведь имеются естественные телесные потребности, — уклончиво ответила Лилита, глядя в сторону. — Вот я и приобрела абонемент на заседания вашего кружка. Я высокую поэзию люблю, понимаешь?.. И не я одна, есть у нас в Преисподней и другие ценители настоящего искусства. Я им пересказываю услышанные от тебя стихи.

— Но ведь тебя приставили ко мне, чтобы в грех вводить, — молвил Пушкин, недоверчиво глядя на Лилиту. — А ты хочешь мою душу спасти?.. Что-то я тебя не понимаю…

— У меня, представь себе, совесть есть, — буркнула Лилита. — Не дело это, чтобы великий Пушкин похабщиной занимался. Должно же в жизни остаться хоть что-то святое. Я сама к тебе напросилась, чтобы уберечь твою душу от греха.

— Но ведь секретарша… как ее… Анжела… обещала мне создать все условия для творчества, — возразил поэт.