Читаем Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности полностью

Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Эту книгу нужно было назвать «Пушкин и мы», да она, собственно, так и называется. Эту книгу можно было назвать «Пустота и мы», пожалуй, верно и так. Когда культура или каждый из нас соотносится лишь с фактами, а не со смыслами, тогда культура и каждый из нас – пустота.Пушкин – «наше все»? Да щас! Как бы красиво мы ни обзывались, Пушкин – самое многострадальное слово в русском языке. Оно означает все и ничего: и медитацию, и пальчики оближешь, и ментальные конструкции, и убогие учебники, и мусор бессознательного, и русский дзен и русский дзинь.В нашей жизни недостаточно Пушкина? Или в нашем Пушкине недостаточно жизни?Читатель – вот текст о поп-культуре твоей души, о любви и спасении. Эта книга отвечает на главный русский вопрос: если обувь мала, следует ли менять ноги? Актуальный Пушкин – тотальное включение слова культуры в синтаксис реальности каждого из нас – тебя, меня, Тютчева, Муму и Достоевского.

Андрей Леонидович Ястребов

Культурология / Образование и наука18+
<p>Андрей Ястребов</p><p>Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности</p>

рождение культуры из духа реальности для тех, кто еще умеет читать

<p>Мир как воля и как представление, Гордость и предубеждение</p>

И горы и люди способны разрушаться… Правда, люди – по причине своего высокомерия и глупости.

Д. Остин, Гордость и предубеждение

Недостаток рассудка в собственном смысле называется глупостью.

А. Шопенгауэр, Мир как воля и представление

В этой комнате нельзя проводить летние вечера. Окна выходят на запад.

Д. Остин, Гордость и предубеждение

<p>О личном – о культуре, о парадоксах любви</p>

Говорят, на табачных фабриках в Гаване существовали штатные чтецы. Они вслух читали рабочим газеты, романы, стихи… Одним из самых любимых писателей на этих предприятиях долгое время был Виктор Гюго.

А вообще рабочие сами решали, что им слушать. Вот тебе – Гюго-романтик, а вот – бравурные сводки из зарослей тростника.

Гурманы сигарного дела считают, что именно это чтение повлияло на падение качества гаванских сигар. Во всем, дескать, Гюго виноват: крутит усталая работница на коричневых коленках сигару и внимает романтическим выдумкам. Слезы льются. Сердце трепещет. Здесь не до качества.

А может, сводки еще сильнее навредили: под звуки бодренького официоза руки вовсе опускаются…

Ходят слухи, что шахтеры Воркуты любят, когда им читают юношеские поэмы Лермонтова. Но об этом доподлинно не известно…

Зато доподлинно известно другое.

Когда русский человек устраивается на работу, он пишет автобиографию – что-то в псевдопрустовском жанре отыскания утраченного времени. Он пишет о том, где и когда родился. И никогда – для чего родился. Он пишет, где учился. И никогда – для чего Родине пригодился, никогда о пресыщении, несварении желудка или озлобленности. Он пишет, кем стал. И никогда – для чего он кем-то стал. Он пишет номера домов, названия улиц. И никогда не рассказывает о том, как потерял надежду.

Те, кто приезжает в гостиницы, ничего не вешают на стены, потому что всегда готовы уехать. В Советском Союзе стены были увешаны коврами «Русская красавица» и книжными полками. Все собирались жить здесь и навсегда. Сегодня в моду вошли голые стены.

Кто-то озвучил очень и очень хорошую мысль: «Женщины обязательно должны держать кошку или собаку. Животные будут любить их даже тогда, когда они станут старыми и некрасивыми». А нам почему-то кажется, что русская классическая культура очень похожа на нас и всегда неизменна: молода и желанна. И мы, кстати, тоже – стабильно молоды и вечно желанны. Какая наивность. Какое обольщение!

Книга Андрея Ястребова, собственно, об этом. И о многом другом.

До перестройки Запад – сладострастно сытый в своей потребительской обыденности – завидовал нам, русским. Как тут не позавидуешь. Запад знал, что эти русские – эти люди в сереньких одеждах, бредущие по сереньким улицам в серенькие жилища к сереньким мужьям и женам – обладают военной тайной, имя которой Духовность, Воспитанная Культурой. Это так издали казалось, что все-все серенькое, а на самом деле не русские шли, а их душа цветочно-богатая шла по аллеям в изобилии, окаймленным благоухающими растениями, их душа задыхалась от счастья, улавливая пьянящий запах гиацинтов, лилий, туберозы, жонкиля, нарциссов, тюльпанов… Душа, ведомая терпкими ароматами, сбавляла шаг, чтобы маленько отдышаться, чтобы насладиться волшебным мгновением, предшествующим встрече с книгой Пушкина, или Толстого, или Достоевского. Сама природа подсказывала душе, что скоро, скрытые обложкой, великие смыслы откроют для нее свои объятия, они еще не знают о своем отцовстве, у души не хватило смелости открыться, но сегодня, как вчера и год назад, душа во всем признается и расскажет, что беременна многими и многими великими смыслами. А потом они вместе с томиком Пушкина, или Толстого, или Достоевского будут смеяться над ее необоснованными страхами.

Титры: прошли годы.

Теперь сытый Запад перестал думать о нас хорошо и лишь с небрежностью смотрит на чавкающую Россию. Уже почти насытилась! Ан нет. Еще. Еще.

Что же с русской душой? С русской душой, подпитанной классической литературной духовностью, хуже не бывает.

О, русская душа, если послушать всех нас, продолжает идти настойчивой походкой беременной смыслами девушки, улавливать пьянящий запах гиацинтов, лилий, туберозы, жонкиля, нарциссов, тюльпанов, сбавлять шаг, чтобы маленько отдышаться, чтобы насладиться волшебным мгновением, предшествующим встрече с книгой Пушкина, или Толстого, или Достоевского…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология