Бабушка, прожившая в Париже за полгода полмиллиона, и «бунтующий дедушка» — это как бы пародия на бунт, который зреет в это время в России и вскоре дойдёт до саратовских имений графа и графини. Бабушка снисходительно объясняет дедушке, что есть «разница между принцем и каретником» — но ведь лет через двадцать каретники возьмутся за принцев: партнёр бабушки по картам герцог Орлеанский не доживёт нескольких лет до падения Бастилии, но его сын Филипп вступит в якобинский клуб, будет именоваться «гражданин Эгалите», проголосует за смертную казнь своего близкого родственника Людовика XVI и потом сам сложит голову на эшафоте; внук же бабушкиного партнёра и сын гражданина Эгалите за три года до написания «Пиковой дамы» взойдёт на французский престол под именем короля Луи-Филиппа (чтобы в 1848-м быть свергнутым очередной революцией).
Сегодня эти сопоставления далеко не очевидны; в пушкинскую пору — едва ли нетривиальны…
Итак, автор «Пиковой дамы» размышляет и сопоставляет: что безвозвратно утрачено с XVIII столетием, что несёт
В сцене, где Германн идёт в спальню престарелой графини, его снова окружают «призраки» 1770-х годов: Монгольфьеров шар, Месмеров магнетизм, мебель, которая стоит около стен «в печальной симметрии», портреты работы старинных мастеров, фарфоровые пастушки, старые часы… Обрисовав в предшествующих главах отвратительный образ старой, равнодушной графини и, кажется, грустно посмеявшись над её временем, Пушкин затем постепенно ведёт «партию» против Германна и отчасти за графиню. На стене незваный гость видит портрет румяного и полного мужчины в мундире со звездой и «молодую красавицу с орлиным носом, с зачёсанными висками и с розою в пудреных волосах». Очевидно, это молодая графиня и её муж. Германн, требующий секрета трёх карт, всё больше утрачивает человеческое; Пушкин пишет, что он «окаменел». Между тем в лице графини — «живое чувство», она вызывает всё большее сострадание. Германн убивает её из корысти, в то время как некогда она щедро открыла свой секрет, по-видимому, повинуясь живому чувству…
Разумеется, Пушкин далёк от примитивной идеализации старины, он мыслит исторически, понимая безвозвратность прошедшего. Если он сожалеет о старинном рыцарстве, чести, некоторых сторонах прежнего просвещения, то хорошо помнит, какой ценой всё это достигалось и какая «пугачёвщина», какие «гильотины» явились возмездием за всю эту роскошь…
Но что же несёт в себе новый, торопливый, суетящийся мир «прихода и расхода»?
Вопрос важнейший; за три года до «Пиковой дамы» уже провозглашённый в стихах, создавая которые Пушкин, возможно, не подозревал, что и «отсюда» уже зарождается будущая повесть!
Князь Юсупов, герой стихотворения «К вельможе» (1830), в юности видит те же салоны и балы, что графиня-бабушка Томская (а также карамзинский аббат Н.):
Затем вельможа — свидетель великих событий, переменивших историю Европы:
Пушкин далёк от того, чтобы подвести итог, разъяснить окончательный смысл всех этих событий. В черновике появляются, правда, сильные,
Пушкину ясно, что «преобразился мир при громах новой славы»,— но преображение породило новый, спешащий, нервный тип, к которому относится и Германн: о нём ведь нельзя даже сказать — «разучился веселиться», ибо, кажется, никогда не умел…