Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837

Документ № 2 изучаемого сборника озаглавлен: «Письмо Пушкина, адресованное, кажется, графу Бенкендорфу»; слово «кажется» может быть объяснимо двояко: возможно, Миллер, отыскав в бумагах поэта письмо с обращением «Граф!», в самом деле предположительно считал его адресованным Бенкендорфу; однако, согласно Бартеневу, секретарь шефа жандармов не сомневался, кому предназначалось это послание. Второе объяснение — Миллер маскировал свою роль: слово «кажется» в заглавии указывало на более дальнюю дистанцию между Бенкендорфом и копиистом письма, чем она была на самом деле.

Первая печатная публикация «Дуэльного сборника» в «Полярной звезде» Герцена заканчивалась несколькими строками, явно принадлежавшими составителю. При этом Герцен и Огарёв по неизвестным причинам выпустили в этом отрывке несколько слов, которые восстанавливаются по двум авторитетным спискам дуэльных материалов (из бумаг А. Н. Афанасьева и В. И. Яковлева)[827].

Приведём эти заключительные строки (ненапечатанное выделено курсивом).

«Вот и вся переписка. Она будет, может быть, со временем напечатана в одной повести, если только цензура её пропустит… Об одном просил бы я вас (по-христиански) не давать кому-нибудь этих писем, потому что в них цена потеряется при раздроблении, исказят их и будут все толковать их по-своему; к тому же я дал честное слово не распространять их слишком далеко. (Об этой переписке.) Я скажу, что Пушкин напрасно так жертвовал собой, нам он был нужнее чести его жены, ему же честь жены была нужнее нас, быть может (кажется, из письма Вяземского)».

Здесь много таинственного: любопытно пояснение «кажется, из письма Вяземского», похожее на «кажется, на имя графа Бенкендорфа». Подобного письма Вяземского мы не знаем, но это ещё ни о чём не говорит: ведь именно Вяземский был главным вдохновителем «Дуэльного сборника». Любопытна задача, которую ставит перед собой составитель,— дать цельное (теряющееся при раздроблении) документальное освещение событий. Слова «не распространять их <то есть письма> слишком далеко», возможно, принадлежат тому, кто сумел скопировать эти ценные материалы, но опасается, что власть дознается…

Хотя в «Дуэльном сборнике» отсутствуют многие важные документы, позже опубликованные пушкинистами, здесь всё же представлена версия, немало отличающаяся от официальной; в частности, приведён текст пасквиля-«диплома» и письмо Бенкендорфу, задевающие, компрометирующие власть (намёк анонимного «диплома» на роль самого царя и резкие фразы в письме к шефу жандармов). С другой стороны, в сборнике никак не представлена роль царя — утешителя умирающего и благодетеля его семьи; например, письмо Николая I Пушкину от 28 января 1837 года («Если бог не велит уже нам увидеться на этом свете…»), записанное А. И. Тургеневым и другими близкими Пушкину людьми, ни в одном списке не фигурирует.

Тема сборника — максимально верная история дуэли вопреки всем слухам, пересудам и «клевещущей молве».

Повторяем, что это была первая и на много десятилетий единственная работа, освещавшая дуэль и смерть Пушкина. Её публикация в Вольной печати Герцена, спустя двадцать четыре года, сама по себе являлась высокой оценкой гражданского подвига составителей — прежде всего П. А. Вяземского, а также К. К. Данзаса и, очевидно, П. И. Миллера.

Так сразу после гибели поэта начался поединок различных версий… Николай I, Михаил Павлович, Бенкендорф, Вильгельм Оранский, Анна Павловна, Мария Павловна и другие высочайшие и высокие особы формировали одну версию случившегося; друзья Пушкина, как могли, пытались приблизить толкование к реальным фактам.

Высшее же понимание происшедшей трагедии, её главных событий, истоков, принадлежит безусловно Лермонтову: его стихи как бы переработали и «переплавили» сотни разговоров, суждений, слухов, подлинных документов; переплавили — и достигли уровня откровения, всепонимания.

_______

Прошло почти восемь лет, когда разыгрался эпизод, внешне не имеющий отношения к пушкинской истории, внутренне же с нею связанный и заставляющий вспомнить январь и февраль 1837-го.

9 ноября 1844 года шеф жандармов Алексей Фёдорович Орлов докладывал Николаю I: «Сего числа поутру в 7 часов скончался наш знаменитый баснописец Крылов, исполнив с благоговением весь долг христианина. Душеприказчиком назначил он генерал-майора Ростовцева, родных у него нет, на погребение оставил он четыреста рублей ассигнациями, сумма весьма недостаточная. Не благоугодно ли будет Вашему императорскому Величеству в ознаменование Ваших милостей к покойному приказать мне для достойного погребения сему добродетельному истинно русскому поэту выдать две или три тысячи рублей серебром, в распоряжение душеприказчика генерал-майора Ростовцева.

Граф Орлов»[828].