Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837

Повторим, что поэт работал над запиской до первого грозного выговора, отдал же её перебелить и послал по адресу после «головомойки». Вылечиваясь от ушибов в Пскове, он, несомненно, многое обдумал, яснее понял характер отношений с властью: в письме шефу жандармов от 25 ноября ссылался на то, что «худо понял высочайшую волю государя» (XIII, 308). Эта формула много шире, нежели её употребление в официальном тексте. Поэт теперь действительно много яснее понимает, чего от него хотят. Чуть позже скажет А. Н. Вульфу по поводу записки «О народном воспитании»: «Я был в затруднении, когда Николай спросил моё мнение о сём предмете. Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро»[180].

Пушкин в результате не только сохранил первоначальный текст записки, сочинённый до выговора, но в некоторых местах усилил его «в опасную сторону»[181].

Конечно, не следует преувеличивать оппозицию поэта в этот период: встреча с царём была совсем недавно — наиболее лояльные стихи («Стансы», «Друзьям») впереди. Но при том окрик свыше безусловно возмутил и пушкинское чувство собственного достоинства. Уже в то время он постоянно придерживается принципа, который несколько лет спустя вспомнит, опять же после очередного конфликта с властями, — принципа Ломоносова: не быть холопом у царя земного, «нижé у господа бога».

Именно следование этому принципу, может быть, и привело к сложности текста, некоторые места которого и сейчас непросто истолковать. Ведь поручение имело явный характер политического экзамена, причём поэту было указано и направление работы. От него ждали, чтоб он осудил существующую систему воспитания как одну из причин декабристского движения. Пушкин в общем довольно ясно понимал, чего от него хотят; отсюда, как справедливо утверждал Д. Д. Благой, язык записки, подчас её «официальная фразеология», «заимствованная из царского манифеста о событиях 14 декабря»[182].

Однако Николай интуитивно почувствовал подвох, и поэт в упомянутой беседе с Вульфом описал результат своей записки точно тем же оборотом, каким поведал друзьям о первом выговоре Бенкендорфа: «Мне вымыли голову»[183].

«Записка» не публиковалась ни при жизни поэта, ни долгие годы спустя; впервые её текст был напечатан в 1872 году по черновой рукописи, и лишь в 1884 году академик М. И. Сухомлинов опубликовал не только текст Пушкина, но и пометы императора. Хотя состоят они только из вопросительных знаков (и одного восклицательного), однако дают представление о царском отношении к пушкинским мыслям: тех словах, которые Николай I мог бы написать в ответ почти на каждый тезис записки[184].

Таким образом, получается как бы диалог, новая беседа поэта с царём через два с небольшим месяца после первой. Ряд суждений, формулировок Пушкина, очевидно, отражают его версию насчёт 8 сентября 1826 года; пометы Николая — царская интерпретация той же аудиенции.

Мы понимаем разницу между живым разговором и письменным докладом; конечно — учитываем события, случившиеся за те несколько недель, что разделяют два разговора. И всё же — имеем право на осторожное сопоставление кремлёвской встречи и михайловской записки.

Диалог [185]

Пушкина просили представить своё мнение «о воспитании юношества»; почему — именно юношества? Вероятно, потому, что его запретные стихи имели максимальное хождение в кругу декабристской молодёжи; потому, что царя беспокоил так называемый «лицейский дух», о чём толковала соответствующая записка Булгарина;[186] наконец, Пушкин, как видно, обсуждал с царём 8 сентября именно вопрос об идеалах молодого поколения. Поэт, однако, понимал неразрывность общих проблем воспитания, просвещения — того, что касалось не только юных, но всех жителей России. Поэтому сам от себя он расширяет предложенную тему и озаглавливает записку — О народном воспитании.

Последние происшествия обнаружили много печальных истин. Недостаток просвещения и нравственности вовлёк многих молодых людей в преступные заблуждения. Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий.

Николай I не стал возражать вопросительным знаком против этих строк, как чуть ниже — почти против каждой мысли; впрочем, не видно и восклицательного знака или других следов особого царского одобрения.

Пушкин тщательно отделывал это место записки, как видно по черновику, где появляются и зачёркиваются важные слова: «политические изменения <…> у нас ещё не требуемые ни духом народа, ни общим мнением, ещё не существующим, ни самой силой вещей».