Пушкин. Изнанка роковой интриги

И позже форму, мысли, а иногда и содержание Пушкин охотно заимствовал из произведений европейской литературы. Разумеется, великий русский поэт писал главным образом по-русски, но и в конце жизни сообщал философу Петру Чаадаеву: «Я буду говорить с вами на языке Европы, он мне привычней нашего…». Даже подписывался поэт подчас по-французски: Pouchkine.

В новом советском мифе эти аспекты биографии отходят, заменяются абстрактными текстами о воздействии на поэта русского народа, русского фольклора. Преувеличивается влияние на него мужиков, ямщиков, станционных смотрителей, слуг, а прежде всего – русской няни Арины Яковлевой, которую он, будучи холоден к матери и отцу, действительно любил, но которая была неграмотной, большой любительницей выпить и поставляла ему в постель крепостных девушек, когда поэт приезжал в Михайловское.

Очевидное влияние на Пушкина иностранной литературы в серьезной пушкинистике преуменьшается, а в популярной и в учебниках полностью отрицается. Наоборот, подчеркивается мировой восторг творчеством Пушкина и влияние его на разные литературы, особенно, конечно, на писателей стран Восточной Европы. Пушкин превращается в борца за дружбу народов нашей страны и всего так называемого прогрессивного человечества, – само собой, под руководством старшего брата. По радио в подкрепление речей о дружбе народов звучат строки из стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» о том, что русского поэта будут знать все нации нашей страны и – «друг степей калмык». Под ритм этих стихов малые народы с юга подвергались репрессиям.

Итак, великий русский писатель-патриот, национальная святыня, живой памятник, человек-заповедник, создатель современной русской литературы и языка стал символом великой Страны Советов и олицетворением всего самого лучшего в советском народе. После победы во Второй мировой войне народ этот, согласно имперскому кремлевскому мифу, стал Мессией и обрел право вести в светлое будущее другие народы и государства. Осуществлял это право на практике великий кормчий, который стоял у руля. Таким образом, глава страны Сталин соединялся кратчайшей линией с главным поэтом, ведь, как и Сталин, Пушкин именуется «великим вождем»[433].

Больше того: Пушкин назначается в сыновья Сталина: «Только нашей эпохе по росту великан Пушкин, и разве в круг друзей, таких, как Чкалов и другие могучие богатыри – сыны Сталина, не вошел бы со своей простодушной улыбкой мудреца Пушкин?..»[434]. Приехавший в Москву Поль Робсон то и дело повторяет со сцены два этих русских имени (впрочем, возможно, он больше и не знал). Согласно анекдоту, были объявлены три премии за лучший проект памятника Пушкину. Третья премия предложена за проект «Сталин читает Пушкина».

– Эта верна ыстарычески, – говорит Сталин, – но не верна палытычески. Гдэ генэралная лыния?

Вторая премия предлагается за проект «Пушкин читает Сталина».

– Эта верна палытычески, – говорит Сталин, – но не верна ыстарычески. Ва врэмя Пушкина товарищ Сталин эщо нэ писал кныг.

Первую премию получил проект «Сталин читает Сталина».

Говорят, вождь любил рассказывать анекдоты про Пушкина. Может быть. Но дело в том, однако, что и сам Сталин в молодости писал стихи и, видимо, мечтал стать поэтом (как Гитлер – художником), пытался переводить «Витязя в тигровой шкуре». Говорят, классик грузинской литературы Илья Чавчавадзе одобрил стихотворения молодого Джугашвили и даже опубликовал в газете «Иверия».

Поэт и переводчик Александр Ойслендер рассказывал мне, как однажды его вызвали к секретарю ЦК партии по пропаганде и дали переводить стихи с грузинского на русский. Ойслендер видел эти стихи в старом учебнике «Родное слово» для начальной грузинской школы и сразу сообразил, что они принадлежат Сталину. На грузинском языке эти стихи выставлены в музее в Гори.

Когда Ойслендер принес, вялый от страха, переводы, ему дали портфель. Дома он открыл его – портфель был полон денег. Стихи так и не были напечатаны по-русски. О причине мы можем только гадать.

Но в анекдотном ручейке тех лет любовь Сталина к поэзии освещалась несколько иначе. Пушкин пришел к вождю пожаловаться:

– Товарищ Сталин, меня не печатают.

Сталин снимает трубку:

– Товарищ Фадеев, издайте сочинения товарища Пушкина.

Пушкин продолжает:

– У меня квартиры нет.

Сталин звонит в Моссовет:

– Дайте квартиру товарищу Пушкину.

– Спасибо, товарищ Сталин, – говорит счастливый Пушкин и уходит.

Сталин снимает трубку:

– Товарищ Дантес, распорядитесь насчет товарища Пушкина.

Я встретил математика, который, сидя в лагере, рассказал этот анекдот, за что ему удвоили срок.

Советский патриотизм означал, что Сталин и родина слиты. Индивиду следовало зарубить себе на носу: жизнь в Советском Союзе лучше, чем в любой другой стране мира, а счастье дал нам Сталин. Необходимо на каждом шагу подтверждать свою любовь к нему. И, конечно, к родине – самому лучшему и самому передовому в мире социалистическому отечеству.