Пушкин. Изнанка роковой интриги

Пытаясь «верно» понять историю, заметим, что реформы Петра подготавливались до него, а многие из них осуществлялись после. Его заслуга в хирургической операции: царь резал, а зашивали другие. Но именно Петру отдано авторство и сгущенные, концентрированные почести. Таково русло, по которому уготовано было плыть Пушкину-историку – по течению, не против него.

Исходным источником интереса Пушкина к занятиям русской историей (если не считать лицейских уроков) был Карамзин. Правительство стимулировало мифологию о Петре. Этим его наследники укрепляли свой авторитет внутри страны и за рубежом. Так, граф Шувалов доставлял специально отобранные редкие книги, рукописи и деньги Вольтеру, чтобы тот составил «Историю Петра Великого», что и было выполнено. Вольтер округлил все острые углы, например казнь Монса, любовника петровской жены Екатерины, смерть самого Петра и борьбу за престол после его смерти. А между тем, уже существовали опубликованные источники, например «Записки графа Бассевича»[440].

Чувство меры в преданности индивида государству терялось. Современник Пушкина министр финансов граф Егор Канкрин писал: «Если рассудить, то мы по справедливости, вместо того, чтобы называться русскими, должны прозываться петровцами»[441]. И всегда Петр окутывался славой. Только на первых двух страницах «Публичных чтений о Петре Великом», приуроченных к официальным празднествам по случаю двухсотлетия со дня рождения Петра, авторитетный историк Сергей Соловьев называет Петра «великим человеком» 13 раз и один раз «величайшим»[442].

Наши российские Будды

Слава граждан в России измеряется степенью приближенности к престолу. Исключения редки, и гений Пушкин исключением не стал. Вот уже полтора столетия в русском национальном сознании установлена прямая связь между двумя вершинами: Петр Романов и Александр Пушкин. Связь эта астральная, она проходит в особой внеземной сфере: «Там русский дух… там Русью пахнет!» Традиционная формула: «Царь дан нам Господом» в случае с Петром подменяется на: «Царь и есть Бог». «Он Бог твой, Бог твой был, Россия», – заклинал в оде Ломоносов. Но если царю Петру, так сказать, по должности положено нечто божественное, то поэт Пушкин в цари произвел сам себя («Ты царь себе, живи один»), а нимбы вокруг обоих рисовались биографами.

«Пушкин – самый ясный русский дух», – писал Петр Струве[443]. Что означают слова «самый ясный» в определении исторической фигуры? «Пушкин есть единственный в русской литературе поэт творческого начала духа», – считал Семен Франк. Он пояснял, что поэт именно через Петра воспринял чутье к государственному и культурному творчеству[444]. Чувствуете? Через царя, который умер за сто лет до него, писатель ощутил себя в другой эпохе. Василий Ключевский указывает на две эпохи «решительно важные в движении русского самосознания», два лица, «тесно связанных логикой исторической жизни. Один из этих деятелей – император, другой – поэт. «Полтава» и «Медный всадник» образуют поэтическую близость между ними»[445]. Дмитрий Мережковский устанавливает даже гороскопную зависимость этих светил друг от друга: «Без Пушкина Петр не мог быть понят как высшее героическое явление русского духа»[446].

Тандем «Пушкин – Петр» апологетически многажды отмечен в пушкинистике. Однако, несмотря на наличие астральной связи между духами, Петр не сообщил о своем отношении к Пушкину, и нам остается исследовать взгляд Пушкина на Петра без обратной связи.

Осмысление поэтом роли Петра имеет место в стихах, в прозе и еще в заметках «Долго Россия оставалась чуждой Европе…» и «О дворянстве». «Сущность пушкинского истолкования петровских преобразований остается спорной», – считал В. Пугачев[447]. Спор шел о том, что хотел сказать Пушкин, анализируя суть деятельности Петра: «Средства, которыми совершают переворот, не те, которыми его укрепляют. – Петр I одновременно Робеспьер и Наполеон (Воплощенная революция)». Ничего спорного тут не видится, это та же апологетика.