Пушкин, кружка, два ствола

Сумароков быстро сунул ему под нос исполнительный лист, демонстрируя мелкий плохо читаемый шрифт, снова отдернул бумажку и раздраженно дернул щекой.

— Василий Владимирович, я не намерен терять время. Если вам не интересно — не смею вас больше задерживать. Честно говоря, я рассчитывал на более конструктивную беседу.

Сандугач выпрямился, по широкому смуглому лицу скользнула и тут же пропала улыбка.

— А почему это исполнительный лист у мента, а не у пристава? — спокойно спросил он. Нелепый акцент исчез, голос звучал ровно и гулко, словно из бочки.

Душный, сладковатый аромат Нави обрушился на Дину, забивая рот и нос. Лицо у водителя дрогнуло и поплыло, из-под улыбчивой маски Будды выглянул хищный, азартный оскал. Не упырь, не лесовик, не одержимый… Дина качнула стволом от кощея к водителю, потом опять к кощею, не решаясь выбрать мишень.

— Потому что это копия, придурок, — так же спокойно отрезал Сумароков, убирая исполнительный лист в папку. — Но если вам не нужна информация — без проблем. Узнаете позже, от приставов.

Гнилостный запах Нави усиливался, водитель внимательно смотрел на Сумарокова, а тот все еще стоял у машины… «Уходи. Уходи оттуда, мать твою», — отчаянно телепатировала Сумарокову Дина, судорожно рыская стволом.

Убирайся в машину, чтоб тебе пусто было!

Но чертов тупица Сумароков решил дожать ситуацию.

— Василий Владимирович, вы точно отказываетесь это прочесть? — он сделал шаг к машине, и водитель, прищурив глаза, оскалился. Маска Будды, треснув, осыпалась, лицо поплыло, ощериваясь тонкими, игольчато-острыми бесчисленными зубами. Водитель глубоко вдохнул, его грудная клетка расширилась, еще расширилась, и еще… Брызнули, улетая в пыль, пуговицы с рубашки.

— Заткни уши, — пронзительно завопила Дина, сообразив, наконец, кто именно работает у кощея водителем. Но было поздно. Соловей-разбойник, сложившись пополам, свистнул — и ударная волна хлестнула лес, срывая с ветвей листья.

Дина, зажав уши и широко открыв рот, вжалась в свою канавку, а над ней чудовищным невидимым тараном летел звук, обретая силу и плотность чугунного ядра.

А потом стало тихо.

Звук закончился, и мир замер, погрузившись в бесформенную, густую, как вата, тишину, и Дина плыла в ней, гребла изо всех сил, пытаясь не утонуть. В ушах звенело и грохотало, мир опасно кренился, покачиваясь, и дрожащие руки что-то держали… держали… что-то… держали…

С трудом сфокусировавшись, Дина несколько секунд пялилась на карабин — а потом, глубоко вдохнув, прижала приклад к плечу. Сумароков лежал на дороге, зажимая ладонями голову, и не двигался, кажется, он был без сознания, определенно, без сознания. Не думая о других вариантах, выключив все мысли, как выключают надоевшую музыку, Дина прицелилась в соловья-разбойника, уже разрывающего зоб. Первый выстрел ударил в грудь. Дробь, отлитая из меча-кладенца, прошила ребра и легкие, как бумагу, и соловей сдулся, сложился пополам, бессильно и бессмысленно разевая рот. Именно туда, в широко распяленный рот, Дина и всадила второй патрон. У человека таким выстрелом голову бы по дороге расплескало. Но соловей-разбойник человеком не был. Он просто исчез. Рассыпался черной пылью, оставив на земле кучку смятой одежды и поношенные кроссовки New Balance.

Все еще оглушенная, Дина отупело таращилась на эти кроссовки — а черный «Брабус», неуверенно рыская, начал медленно сдавать назад. Дина перевела взгляд на машину в тщетной попытке сообразить, что происходит — и что она должна сделать. Мыслей не было, только глухой белый шум, ровным фоном заполнивший пустоту в голове. «Брабус», вихляя, тыкался носом, словно слепой щенок, кощей на водительском месте судорожно выворачивал руль, дергая ручку передач. А Дина смотрела, как машина пятится назад, разворачиваясь.

Выстрелов она не услышала.

Просто автомобиль, дернувшись, пополз в сторону, съехал в траву, попытался выправиться и снова съехал. Сумароков, сидя на земле, держал пистолет двумя руками и безостановочно палил по колесам, заплевывая гильзами выщербленный серый асфальт.

Пьяно мотая головой, Дина встала. Взяла карабин. Пошатываясь, перешла через дорогу и рванула дверцу машины. Кощей посмотрел на нее яростными белыми глазами. Он больше не был похож на человека — сухая, как богомол, костистая угловатая тварь, увенчанная прорастающей прямо из черепа острой короной. Оскалившись, кощей зашипел, хлестнув воздух черной когтистой рукой. И Дина уверенно, словно в тире, всадила ему патрон точно в голову.

— Эй, помоги!

Сумароков смотрел на нее, не двигаясь с места. Глаза у него были стеклянно-бессмысленными, как у чучела. Вниз от ушей по шее стекали ручейки крови.

— Женька! Женька, мать твою! — изо всех сил проорала Дина, тряхнула головой и сама полезла в машину. Дернув кощея из кресла, она попыталась потянуть, напряглась до боли в спине, но чертов мертвяк только раскачивался, цепляясь коленями за руль. Дина поняла, что не сможет протащить его через пассажирское сиденье. А потом сообразила, что тащить и не нужно.