Пушкин – либертен и пророк: Опыт реконструкции публичной биографии

Я не могу забыть той брошюрки, которую я у тебя читал, сочинения нашего Ив‹ана› Ив‹ановича› Пущина о своем воспитании лицейском и о своем Пушкине, о котором он много написал. Бедный Пущин, он того не знает, что нам от Верховной Думы было даже запрещено знакомиться с поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным, когда он жил на юге. И почему было прямо сказано, что он по своему характеру и малодушию, по своей развратной жизни сделает донос тотчас правительству о существовании Тайного общества. И теперь я в этом совершенно убежден, – он сам при смерти это подтвердил, Жуковскому: «Скажи ему (императору Николаю I. – И. Н.), что если бы не это, я был бы весь его». Что это такое? И это сказал Народный поэт, которым именем все аристократы и подлипалы так его называют. Прочти со вниманием об их воспитании в Лицее; разве из такой почвы вырастают народные поэты, республиканцы и патриоты? Такая ли наша жизнь в молодости была, как их? Терпели ли они те нужды, то унижение, те лишения, тот голод и холод, что мы терпели? А посмотри их нравственную сторону. Мне рассказывали Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин про Пушкина такие на юге проделки, что и теперь уши краснеют[57].

Отзыв был сделан 12 июня 1861 года по прочтении Горбачевским «Записок о Пушкине», написанных лицейским другом поэта, декабристом, членом Северного общества И. И. Пущиным (1798 – 1859).

Советские публикаторы Горбачевского П. Е. Щеголев[58] и Б. Е. Сыроечковский[59] поспешили объяснить резкость оценок и шокирующий характер приведенных фактов ошибками памяти декабриста. Основанным на ошибке памяти они считали прежде всего утверждение Горбачевского о том, что в Южном обществе существовал запрет на знакомство с Пушкиным. Исследователи полагали, что в сентябре 1825 года, когда происходило общение Горбачевского с М. П. Бестужевым-Рюминым и С. И. Муравьевым-Апостолом (а именно они осуществляли связь между Верховной думой Южного общества и Обществом соединенных славян), в подобном запрете не было необходимости, потому что Пушкин уже покинул юг России и находился в Михайловской ссылке. Но, конечно, одного этого соображения недостаточно, чтобы опровергнуть утверждение Горбачевского и доказать ошибку его памяти. Дело в том, что в сентябре 1825 года пребывание Пушкина в Михайловской ссылке не могло выглядеть как необоримое препятствие для контактов между ним и кем-либо из «южан». Тогда еще никто не мог предположить, что в декабре того же года случится восстание и после него встреча поэта с декабристами действительно станет невозможной. Следовательно, если Верховная дума Южного общества в самом деле имела целью пресечь контакты Пушкина со своими членами, в сентябре 1825 года этот запрет еще мог существовать, даже если он был сделан раньше, когда Пушкин находился на юге.

Интересный анализ отзыва Горбачевского принадлежит современному исследователю декабризма В. С. Парсамову[60]. Парсамов считает, что резкость отзыва Горбачевского отражает исключительно его индивидуальную (а не определенной части декабристского сообщества) позицию – позицию человека скорее разночинного, чем дворянского, происхождения и мировоззрения.