Пушкин – либертен и пророк: Опыт реконструкции публичной биографии

М. Ф. Орлов предложил вопрос, насколько было бы полезно учреждение Тайного общества в России… ‹Александр› Раевский стал мне доказывать противное и исчислил все случаи, в которых Тайное общество могло бы действовать с успехом и пользой; в ответ на его выходку я ему сказал: «Мне нетрудно доказать вам, что вы шутите; я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало Тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединились бы?» – «Напротив, наверное бы присоединился», – отвечал он. «В таком случае давайте руку», – сказал я ему. И он протянул мне руку, после чего я расхохотался, сказав Раевскому: «Разумеется, все это только одна шутка».

Другие также смеялись, кроме А. Л. ‹Давыдова›, «рогоносца величавого», который дремал, и Пушкина, который был очень взволнован; он перед этим уверился, что Тайное общество или существует, или тут же получит свое начало и он будет его членом; но когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал, раскрасневшись, и сказал со слезой на глазах: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка». В эту минуту он был точно прекрасен[80].

Этот эпизод – один из самых известных в пушкинской биографии. Его обычно приводят как доказательство близости поэта к декабристам. И в определенной степени это справедливо, потому что спор в Каменке – конечно, не просто мистификация, а начало жарких прений, продолженных его участниками М. Ф. Орловым, И. Д. Якушкиным, К. А. Охотниковым уже в Москве, на последнем съезде Союза Благоденствия, менее чем через месяц после описанных событий. Участие в этой дискуссии Пушкина – важный показатель того, что Пушкин подошел к заговору очень близко.

Но это история еще и о том, как Пушкин, подойдя к заговору, все-таки не был в него вовлечен. Якушкин не дает прямого объяснения этому обстоятельству, а «заставляет» самого Пушкина его объяснить, вкладывая в уста поэта слова, которых он, скорее всего, никогда не произносил:

В 27-м году, когда он пришел проститься с А. Г. Муравьевой, ехавшей в Сибирь к своему мужу Никите, он сказал ей: «Я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое общество; я не стоил этой чести»[81].

Впрочем, вспоминая о своей встрече с Пушкиным в 1820 году, Якушкин обмолвился:

Иногда он корчил лихача, вероятно, вспоминая Каверина и других своих приятелей-гусаров в Царском Селе; при этом он рассказывал про себя самые отчаянные анекдоты, и все вместе выходило как-то очень пошло[82].

Указание на «других приятелей» Пушкина, которые представляли поведенческие нормы, чуждые Якушкину, объясняет то, почему в отношениях с Пушкиным Якушкин не решился перейти границу, отделявшую поэта от Тайного общества. Нельзя не отметить того, что особое неодобрение высоконравственного Якушкина заслужил флирт Пушкина с двенадцатилетней дочерью А. Л. Давыдова. К этому можно добавить, что в Каменке разворачивался у всех на глазах его роман с женой А. Л. Давыдова Аглаей.

III

Глубже и драматичнее, чем с Якушкиным, складывались взаимоотношения Пушкина с В. Л. Давыдовым. Последний был среди тех, кто не признал решения Московского съезда Союза Благоденствия о роспуске организации и принял самое деятельное участие в создании нового тайного общества. Пушкин сопровождал Давыдова в его поездках в Тульчин и Киев. Именно там в дискуссиях, подобных той, которую описал Якушкин, рождалось Южное общество.