Знакомый поэта, бывший лицеист Сергей Комовский, свидетельствовал в своих мемуарах, что поэт «удостоился получить от блаженныя памяти государыни императрицы Марии Федоровны золотые с цепочкою часы при всемилостивейшем отзыве». Но Пушкин не был бы Пушкиным, если бы подобострастно принял от вдовствующей царицы столь дорогой подарок. И, по рассказам, юный поэт то ли в ярости, то ли в расстройстве (ведь согрешил – написал стихи на заказ!) наступил на свои часы – «разбил нарочно об каблук». Видно, сделаны они были на совесть, что еще раз доказывает их истинное швейцарское происхождение, так как впоследствии часы исправно служили Александру Сергеевичу.
Эти же золотые часы работы всемирно известных швейцарских мастеров отсчитали и последние мгновения бытия русского гения: невесомые стрелки замерли на отметке 2 часа 45 минут пополудни 29 января 1837 года.
Наталия Николаевна подарила часы (надо полагать, ей нелегко было расстаться с семейной реликвией) на память о Пушкине Василию Жуковскому, – именно он, один из самых близких друзей поэта, и остановил их в то скорбное мгновение…
Пройдет не столь много времени, и пушкинским часам суждено будет совершить путешествие в Швейцарию и Германию с новым владельцем. Потом они окажутся у Гоголя, после кончины писателя перейдут к его сестре Ольге, от нее к племяннику Николаю Быкову. И когда тот женится на Марии Пушкиной, внучке поэта, часы станут общим семейным достоянием.
Мария Александровна в годы Гражданской войны отдала их в числе других памятных вещей в полтавский музей на хранение, оставив себе лишь цепочку от старинных часов. Ее она любила надевать на шею, поверх платья. Нарядной, с золотой цепочкой, и осталась она в памяти своего внука, москвича Георгия Галина, исследователя необычной истории фамильной реликвии, связанной с именами двух российских гениев: Пушкина и Гоголя.
В год столетия со дня смерти Пушкина его часы из Полтавы были доставлены в Москву, на юбилейную выставку, и затем вновь оказались в Северной столице, в доме-музее на набережной Мойки.
Золотые часы из Швейцарии, вобравшие в себя счастливейшие и самые горькие минуты жизни поэта.
Швейцарская Пушкиниана
Так уж исторически сложилось, что Швейцария всегда была отрадна русскому сердцу. Виды альпийской республики словно запечатлелись в сознании поколений соотечественников своей «картинностью»: озерами с прозрачной, ярко-салатного оттенка водой, сияющими белоснежными отрогами, живописными деревушками на горных склонах. Для русского путешественника увидеть Швейцарские Альпы – что для правоверного совершить хадж в Мекку.
Страну вечного мира и благоденствия подчас именуют Русской Швейцарией, но никто и никогда не называл Швейцарию Пушкинской. И все-таки такое государство, не отмеченное ни на одной политической карте мира, реально существует со всеми своими поэтическими атрибутами и символами.
Самая живописная в мире страна Швейцария так и осталась недосягаемой для Александра Сергеевича, впрочем, как и вся Европа.
Но знакомство поэта с уроженцами прекрасной страны состоялось довольно рано. Первый швейцарец, встретившийся Пушкину на жизненном пути, был его лицейский воспитатель Давид Иванович де Будри. «Будри, профессор французской словесности при Царскосельском Лицее, был родной брат Марату, – отмечал поэт в своих записках, – Екатерина II переменила ему фамилию по просьбе его, придав ему аристократическую частицу de, которую Будри тщательно сохранял…»
Известен и отзыв Будри об успехах своего воспитанника Александра Пушкина: «Он понятлив и даже умен. Крайне прилежен, и его очень заметные успехи столь же плод его суждений сколь и прекрасной памяти…»
Верно, не случайно в черновых вариантах «Евгения Онегина» «мосье Швейцарец» (именно он, а не «француз убогой», по изначальному замыслу, водил гулять в Летний сад юного героя) именован как «очень умный», «очень строгой», «очень важный» и даже «благородный».
Но вот факт, достойный удивления: прежде чем профессор Будри, брат пламенного якобинца Жана Поля Марата, начал обучать азам французской словесности в Царском Селе своего славного ученика, он был гувернером… Николеньки Гончарова, Николая Афанасьевича, в будущем отца Натали! И водил гулять своего воспитанника не по аллеям знаменитого петербургского сада, а по парку и рощам великолепного гончаровского имения Полотняный Завод. Первый «швейцарский след» в Калужской губернии.