Пушкин – Тайная любовь

Знаменательно и то, что в рабочей тетради ПД 846 буквально через лист после изображения вышеприведенной гневной белой лошади под пером поэта вырисовывается голова этой же лошади, но успокоившейся, вполне умиротворенной, «благоразумной».

ПД 846, л. 57 об.

ПД 846, л. 57 об.

На этом листе поэт обращается к идее продолжить свой стихотворный роман «Евгений Онегин»:

Вы за „Онегина“ советуете, други,
Опять приняться мне в осенние досуги.
Вы говорите мне: он жив и не женат.
Итак, еще роман не кончен – это клад:
Вставляй в просторную, вместительную раму
Картины новые – открой нам диораму:
Привалит публика, платя тебе за вход —
(Что даст еще тебе и славу и доход).
[Пожалуй – я бы рад – ]
[Так некогда поэт] (III, 396)

Значит ли это, что Пушкин все еще не считает свои отношения Екатериной Бакуниной законченными? Не хочет отказываться от старой привычки виртуального общения с нею не только после собственной свадьбы, но даже и после ее теперешнего замужества?

Глава 21. «Кто там в малиновом берете»

Однако не только так называемый пейзаж со срубленным деревом, но и два остальные «пейзажа» – «Опушка» с «Верстовым столбом» – имеют прямое отношение прежде всего к теме Екатерины Бакуниной. Если в «Опушке» повнимательнее приглядеться к кроне голого дерева, верхние ветки которого посвящены общению автора рисунка с Анной Вульф в Малинниках, а трава у его корней – с Анной Керн в Кувшинихе, то можно заметить, что все остальные линии этого дерева – пушкинские размышления о его любви к Бакуниной. В толстых частях ветвей он дважды производит подсчеты: «ЧерѢзъ 124 дня». Что имеется в виду, поясняет сначала в правой нижней ветке – «Я Ѣду къ ней», а потом – на стволе дерева: «25 Мая я Ѣду въ ЦарскаѢ къ матери ея просить руки Екатерины».

Если считать от 25 мая, то 124 дня назад, когда Пушкин рисовал «Опушку», шло примерно 20 декабря 1829 года: 24 дня мая + 30 дней апреля + 31 день марта + 29 дней февраля (високосный год) и 10 дней декабря. Значит, его матримониальные планы в отношении Бакуниной простирались даже и на 1830 год, в котором он в очередной раз сватался и к Гончаровой! Причем делал это оба последние года в строго определенном порядке – сначала ему отказывала Бакунина…

Расстроившись по поводу отказа матери и Натальи в 1829 году, он тут же уезжает на Кавказ. Но и по возвращении поздней осенью этого же года полон своих привычных, допоездочных дум. Кануном очередной годовщины безрассудного, с его точки зрения, поступка 1825 года Екатерины Бакуниной – 23 декабря – метит стихи о своей к ней неразделенной любви, не дающей ему покоя, понуждающей его к «охоте к перемене мест»:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая,
В кипящий ли Париж, туда ли наконец,
Где Тасса не поет уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи,
Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?
(III, 191)

Несовершеннолетняя тогда невеста поэта Наталья Гончарова, к которой пушкинисты порой относят эти строки, сама по себе не только не была надменной, но и вообще не страдала избытком гордости. Рада была, кажется, любому случаю избавиться от деспотизма своей матери – выпорхнуть из несчастливого дома своих родителей вон. И за Пушкина пошла если и без любви, то все же по согласию.

Трава под «ногами» деревьев в «Опушке» рассказывает о подробностях планов поэта на май 1830 года. Начиная от корней керновского дерева можно прочитать: «Если мать ея признаетъ…» Продолжение фразы – в перпендикулярно и в обратном порядке букв выполненном разбросанном по всей «полянке» тексте: «…меня зятемъ ея, то я поѢду къ князю Уманскаму въ его имѢнiе въ Умани. Тамъ я его вызову на дуэль и убью».