Пушкин – Тайная любовь

Однако, судя по ревнивой карикатуре Вильгельма Кюхельбекера на своего соперника не только в поэзии Алексея Дамиановича Илличевского (Олосеньки), существовал в Лицее еще один влюбленный триумвират – сам Кюхля, Илличевский и Семен Есаков. Или даже квадрант, если рассматривать эту ситуацию с участием еще и Пушкина. Как здесь без него? Если его сдержанно-правильные приятели Иван Пущин с Алексеем Илличевским могли быть влюблены одновременно в двух царскосельских девушек, то почему от природы темпераментному Пушкину не быть влюбленным сразу в трех?

Эта четверка парней с явным интересом поглядывает на сравнительно недавно попавшую в Россию этническую португалку Жозефину – красавицу-падчерицу постоянно проживающей в Царском Селе вдовы-банкирши баронессы Софьи Ивановны де Вельо (Велио). Интересно было бы увидеть и эту девушку, не правда ли? В ученых кругах считается, что ее портрета в России нет. Но это – заблуждение. В таких горячих, тлеющих веками историях, как связанная с нею, ничто не исчезает прежде, чем отыграет свою роль – поможет хотя бы потомкам установить истину.

В. Кюхельбекер. Портрет юноши. Из лицейской тетради 1816–1817 годов[52]

Репродукция портрета Жозефины отыскалась среди неопознанных женских лиц, написанных знаменитым мастером парадного портрета Николаем Гау. Правда, художник написал этот красивый, нарядный портрет во время своей работы в Царском Селе в 1835 году. Стало быть, по чьему-то заказу с другого – более раннего портрета. И такой портрет ведь есть… Впрочем, история его – вовсе не тема нашего теперешнего исследования. Нам интересен сейчас лишь сам облик третьей пушкинской первой любви.

Н. Гау. Женский портрет[53]

Как можем убедиться, на этом портрете – практически тот же самый тип женщины, к которому относятся и Екатерина Бакунина с Наталей Кочубей. Все три пушкинские первые любови – достаточно высокие и стройные темноглазые брюнетки с великолепными волосами и кожей. Очень «чистые», как-то особенно, по-европейски «отмытые».

Темноглазость и сходство причесок часто заставляют путать Екатерину Бакунину с Жозефиной Вельо, изображенных в пушкинской галстучной «петле» на листе 50 в ПД 829. Помогают их различить ровненький, без вздернутости на кончике носик да грустный, меланхоличный взгляд Жозефины, в портрете кисти лично, вживую не видевшего ее Николая Гау, кстати, выраженный в явно недостаточной мере. Но самое верное различие в пушкинском изображении довольно стандартных, классических профилей этих его девушек – пиктограммы: при профиле Екатерины – вечная шнурочная петля у шеи, Жозефины – ножницы в волосах, на листе 50 – совсем крохотные, в пятнышке справа от узла волос на макушке.

Жозефина живет в Царском Селе на правах воспитанницы в посещаемом лицеистами доме бездетных лицейского учителя пения барона Теппера де Фергюсона и его жены Жанеты (Пушкин ее имя всегда пишет с одной буквой «т») Ивановны, родной сестры баронессы Вельо. Баронесса Жанета ТЕппер, кстати, – и есть ТЕмира пушкинских стихов. Условные имена для героинь своих стихов Пушкин с некоторых пор системно производит от слога реальных имен-фамилий имеющихся им в виду девушек и женщин. Так, Анна ОЛЕнина у него – ЛЕля, Авдотья ИСтомина – ЛаИСа, Елизавета Шот-ШеДЕль – ДЕлия, Софья Потоцкая-КисЕЛева – ЭЛЬвина и так далее.

Кто у него в этом плане Екатерина БакуНИНА? А наверняка – НИНА. Вспомним хоть его тоскливые михайловско-ссылочные размышления о собственной затерянной в псковской глуши молодой жизни под названием «Зимняя дорога»:

Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска……
Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег…. На встречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне…
Скучно, грустно….. завтра, Нина

,Завтра к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.
(1826) (III, 42–43)