Пушкин. Тайные страсти сукина сына

У Аглаи была премиленькая дочь, девочка лет двенадцати. Чтобы позлить мать, я вообразил себе, будто в нее влюблен, беспрестанно на нее заглядывался и, подходя к ней, шутил с ней очень неловко. Однажды за обедом я принялся играть с ней в гляделки и изрядно напугал бедняжку. Она, бедная, не знала, что делать, и готова была заплакать. Приятель даже пожурил меня, указав, что своими взглядами я совершенно смутил дитя. Я отшутился тогда, сказав, что хочу наказать кокетку, мол, прежде она со мною любезничала, а теперь прикидывается жестокой и не хочет даже взглянуть. После с большим трудом нам удалось заставить девочку улыбнуться. Но кажется, я перестарался: мать взревновала, и не на шутку. Позже я узнал, что она чуть ли не насильно постригла дочь в монахини, обратив в католичество. В обители урсулинок. А сама Аглая, как мне передавали, умерла – от венериной болезни. Судьба наказала?

– Скорее она сама себя наказала невоздержанной своей жизнью, – заметил я.

– Да, я и забыл, что вы моралист. Скажите, я вас не задерживаю? Нет ли у вас срочных дел, страждущих больных, готовых отдать Богу душу без вашей участливой помощи?

– Нет-нет, Александр Сергеевич, – заверил его я. – В настоящий момент ничего такого нет. но, возможно, это я злоупотребляю вашим временем?

– Как можно! Я же сам позвал вас сюда, – улыбнулся он. Зубы его по-прежнему сияли белизной. Он повернулся к книжным полкам и вытащил книгу, по-видимому изданную в конце прошлого столетия.

– Однажды, собравшись в дорогу, зашел я к старому моему приятелю, коего библиотекой привык я пользоваться. Я просил у него книгу скучную, но любопытную в каком бы то ни было отношении. «Постой, – сказал он мне, – есть у меня для тебя книжка». С этими словами он вынул ее из-за полного собрания сочинений Александра Сумарокова и Михайла Хераскова. «Прошу беречь ее, – сказал он таинственным голосом. – Надеюсь, что ты вполне оценишь и оправдаешь мою доверенность».

Александр Сергеевич показал мне небольшой томик. Я прочел название, это было «Путешествие из Петербурга в Москву» с эпиграфом: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Книга, некогда прошумевшая соблазном и навлекшая на сочинителя гнев Екатерины, смертный приговор и ссылку в Сибирь, ныне типографическая редкость, потерявшая свою заманчивость, случайно встречаемая на пыльной полке библиомана или в мешке брадатого разносчика.

– Радищев в главе «Черная Грязь» говорит о браках поневоле и горько порицает самовластие господ и потворство… – Пушкин глянул на страницу, – градодержателей… Хм? Городничий, наверное, – предположил Пушкин. – Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание – или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки молодого мужа постылой жене, – принялся рассуждать он. – Свадебные песни наши унылы, как вой похоронный. Спрашивали однажды у старой крестьянки, по страсти ли вышла она замуж? «По страсти, – отвечала старуха, – я было заупрямилась, да староста грозился меня высечь». Таковые страсти обыкновенны. Неволя браков давнее зло. Недавно правительство обратило внимание на лета вступающих в супружество: это уже шаг к улучшению. Осмелюсь заметить одно: возраст, назначенный законным сроком для вступления в брак, мог бы для женского пола быть уменьшен. Пятнадцатилетняя девка и в нашем климате уже на выданье, а крестьянские семейства нуждаются в работницах…

– Счастливы ли вы, Александр Сергеевич? – осмелился спросить я, удивленный этими печальными суждениями.

Мой вопрос, казалось, удивил его.

– Счастлив. Почему вы сомневаетесь? – спросил он.

Почему-то я не решился сказать правду.

– Из-за ваших прежних высказываний о женском поле, – с улыбкой объяснил я.

Пушкин облегченно рассмеялся.

– Да, меня порой упрекают в изменчивости мнений. Может быть: ведь одни глупцы не переменяются. Молодость моя прошла шумно и бесплодно, вы знаете и, как я понял, осуждаете тот образ жизни. – Я хотел было возразить, но он жестом остановил меня. – Вы правы в этом: счастья мне не было. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступил, как все люди. К тому же женился без упоения, без ребяческого очарования, хладнокровно взвесив все выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Будущность являлась мне не в розах, но в строгой наготе своей.

– И не обманула?