Пушкин. Тридцатые годы

Пушкин же, как известно, имел отличный от императорского взгляд на свое творчество (и на искусство вообще), в частности на обеспечивающие бессмертие его имени основания; он позднее сформулирует это в своем итоговом «Памятнике»[62]:

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.

Это концептуальное противоречие между императором и поэтом будет постоянно отбрасывать тень на их личные отношения, возникшие 8 сентября 1826 года и длившиеся вплоть до трагической смерти поэта.

В том же письме Бенкендорф передает Пушкину поручение царя «заняться предметом о воспитании юношества» (13, 298).

Исполнением этого поручения явится записка «О народном воспитании», которую поэт напишет полтора месяца спустя, находясь в Михайловском (13, 314).

Друзья и поклонники Пушкина торжествовали, и сам поэт был счастлив вернуться к нормальной жизни. Есть свидетельство современника, свидетельство «из первых рук» (приведем его опять-таки в качестве исключения), что и Николай I сразу же после встречи отозвался о поэте необычайно лестно. Это через много лет после гибели Пушкина рассказал первому пушкинисту П. И. Бартеневу граф Д. Н. Блудов, сам лично слышавший поразивший его отзыв царя о Пушкине. Обратившись к Блудову[63] во время бала, происходившего в тот же день, 8 сентября, в Кремле, Николай I сказал: «Знаешь, что я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России?»[64]

Отметим, однако, что как бы лестно ни отозвался царь о Пушкине в разговоре с Блудовым, в гоффурьерском журнале посещение Пушкиным дворца не зафиксировано. Это свидетельствует о том, что Николай I, прежде всего, руководствовался дворцовым этикетом – встречу царя с человеком, не имеющим ни должности, ни звания, в гоффурьерский журнал заносить не надлежало! В дальнейшем, когда Пушкину будет пожаловано звание камер-юнкера, он ощутит на себе все тяготы этой мелочной приверженности Николая I к исполнению формальных правил. Нельзя не отметить также, что за поэтом сразу же после освобождения из ссылки было установлено тайное наблюдение, осуществлявшееся агентами III Отделения.

Николай I произвел на Пушкина самое благоприятное впечатление, что через несколько месяцев вдохновило поэта на «Стансы» (22 декабря 1826 г. – первая редакция), где острота восприятия в обществе недавно свершившейся казни декабристов снималась сопоставлением с казнями стрельцов в начале петровского царствования, а царю предлагалось брать пример с Петра I:

В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней
Петра Мрачили мятежи и казни.

Но правдой он привлек сердца,

Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.

Самодержавною рукой

Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье.

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.

Семейным сходством будь же горд;

Во всем будь пращуру подобен:
Как он, неутомим и тверд,
И памятью, как он, незлобен.

«Стансы» были опубликованы лишь через год в № 1 «Московского вестника», и в этом нет никакой скрытой подоплеки. Просто Пушкин не мог представлять на просмотр царю, вызвавшемуся быть его цензором, отдельное стихотворение. Поэтому лишь в середине 1827 года он передал ему через III Отделение и Бенкендорфа сразу несколько произведений, среди которых была и окончательная редакция «Стансов». Ответ пришел через Бенкендорфа 22 августа 1827 года (13, 335). Вот почему № 1 «Московского вестника» со «Стансами» вышел из печати только 15–18 января 1828 года[65].

Само сопоставление Николая I c Петром I в пушкинском стихотворении, конечно, поднимало царя и в собственных глазах, и в общественном представлении.

Не только во враждебных Пушкину кругах, но даже и среди части друзей «Стансы» были восприняты как измена поэта прежним идеалам, как лесть императору. На самом деле в этих стихах, обращенных непосредственно к Николаю I, разговор ведется «на равных», автор ощущает себя личностью, во всяком случае, равновеликой адресату стихотворения, обращается к царю на «ты» и даже позволяет себе давать ему советы, что будет продолжать делать и в дальнейшем.