Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали

Ну как еще может написать внучка дедушке? С одной стороны, хочется похвастаться вниманием Царя и Царицы, с другой – подчеркнуть свою скромность. Тыркова-Вильямс в своей монографии «Жизнь Пушкина» на основании анализа других частей цитированного письма (рассуждения о Польском восстании, сведения о холере) делает вполне правдоподобное предположение, что вообще все письмо написано под диктовку Пушкина. Если это так, то «уединенные дорожки» скорее всего, выбирал обеспокоенный супруг, кстати, хорошо ориентировавшийся в царскосельском парке. Видимо, безошибочно почувствовал, каким взглядом одарил Николай Павлович его молодую жену. Но как бы то ни было, красота Натали была замечена императорской семьей и молодая женщина восприняла этот факт как значительное событие в своей жизни.

В том же августе 1831 г. сестра Пушкина Ольга Павлищева писала мужу: «Моя очаровательная невестка приводит Царское в восторг, и императрица хочет, чтобы она бывала при дворе».

Николай Павлович действовал не спеша. Для начала он очаровал вниманием и благосклонностью супруга. Уже 22 июля Пушкин писал Плетневу: «Кстати, скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу, но не в канцелярскую, придворную или военную – нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: так как он женат и небогат, надо ему помочь сводить концы с концами. Ей-богу, он очень со мной мил».

Царь умел обволакивать и усыплять бдительность намеченной жертвы. Пушкин в тот момент был «рад обманываться», что император оценил, наконец, его значение для русской культуры, что кондиции его жены ни при чем, что надо гнать от себя неприятные опасения и предчувствия. Хотя уже в этом письме Пушкин подчеркивает, что не хочет афишировать милости царя (боязнь сплетен), а в приводимых им словах царя Наталья Николаевна недвусмысленно присутствует. Прикормить царь желает не поэта и литератора Пушкина как такового, а его семью. Слова и дела у царя не расходятся. Уже 14 ноября 1831 г. появляется приказ о восстановлении титулярного советника А. С. Пушкина в Иностранной коллегии с окладом 5000 рублей в год, что семикратно превышало ставки чиновников подобного ранга.

И почти тут же происходит событие, ставшее знаковым для Пушкина. Статс-дама, жена министра иностранных дел Мария Дмитриевна Нессельроде, выполняя поручение Николая Павловича, приезжает к Наталье Николаевне в отсутствие супруга и увозит ее на интимный бал в Аничков дворец. Все в лучших традициях придворных игр. Ореол таинственности окружает довольно банальную процедуру введения новых персон в круг особо доверенных и приближенных к императору лиц обоего пола. Конечно, эта «таинственность» весьма условна, поскольку избранные, вернее, отобранные в так называемое ближайшее окружение отнюдь не собирались держать сие в тайне. Шепот как носитель информации вполне заменял нынешних папарацци (тогда еще не было столь глубокого разделения труда, поэтому кто грешил, тот и информировал об этом общественность; такое «совмещение профессий» и создавало обстановку театра, когда сегодня зрители на сцене, артисты в зале, а завтра все наоборот).

Немудрено, что Пушкин почти тотчас узнал об этой истории. В бешенстве он устроил М.Д. Нессельроде скандал, наговорил ей кучу оскорбительных слов. После этого инцидента Нессельроде не только окончательно возненавидела Пушкина, но и пожаловалась императору. Пушкин выставляет себя совершенно не светским человеком, идет против установленных правил и вообще ужасно неблагодарен. Пушкин тоже «сделал зарубку»: ясно, через кого царь реализует свои любовные интриги, посредник персонифицирован – чета Нессельроде. «Не дружись с графинями, с которыми нельзя кланяться в публике. Я не шучу, а говорю тебе серьезно и с беспокойством», – наставляет Александр Сергеевич свою супругу в декабре 1831 г. Оба, конечно, понимают о какой графине прежде всего идет речь. А 8 января 1832 г. поэт пока еще с напускной легкостью сообщает Нащокину: «Жену мою нашел я здоровою, несмотря на девическую свою неосторожность – на балах пляшет, с государем любезничает, с крыльца прыгает. Надобно бабенку к рукам прибрать». (Заметим, что Натали была на пятом месяце беременности). Александр Сергеевич постепенно начал прозревать и вскоре окончательно понял, что попал в ловушку.

«Жизнь моя в Петербурге ни то ни се. Кружусь в свете, жена моя в большой моде» (февраль 1833 г.).

Пушкину все чаще приходится увещевать жену то полушутя, то раздраженно.

«Не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем» (11 октября 1833 г.).

«Кокетничать я тебе не мешаю, но требую от тебя холодности, благопристойности поведения, которое относится не к тону, а к чему-то уже важнейшему» (21 октября 1833 г.).