Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали

Сначала Пушкину приходит мысль спровоцировать любую дуэль (без кровавого исхода) и в качестве неминуемого наказания за сам факт дуэли получить столь желанную высылку из столицы. Реализуя этот план, Пушкин пытается организовать «дуэльные ситуации» на ровном месте с малоизвестными людьми, которые, как потом оказывалось, были почитателями его таланта. 3 февраля 1836 г. Пушкин сцепился с молодым литератором Семеном Хлюстиным. Повод был «высосан из пальца». Хлюстин объяснял это Пушкину в письме: «Я повторил в виде цитаты замечания г-на Сеньковского. Вместо того чтобы видеть в этом простую цитату, вы нашли возможным счесть меня эхом г-на Сеньковского». С. А. Соболевский без труда уладил дело в виду его полной абсурдности.

Уже 5 февраля 1836 г. Пушкин пытается организовать другую дуэль с князем Репниным. Но в письме, которое должно стать поводом для дуэли, употребляет выражения, исключающие ее возможность: «Я не имею чести быть лично известен Вашему сиятельству. До сих пор питал к Вам искренние чувства уважения и признательности». Естественно, что после того, как Пушкин получил от Репнина ответ в высшей степени доброжелательный и тактичный, инцидент полностью рассыпался. Через несколько дней Пушкин буквально навязывает Владимиру Алексеевичу Соллогубу конфликтную ситуацию: «Вы позволили себе обратиться к моей жене с неприличными замечаниями и хвалились, что наговорили ей дерзостей». Соллогуб был в ужасе от всей этой нелепицы. Но «купил пистолеты, выбрал секунданта, привел бумаги в порядок и начал дожидаться. Я твердо, впрочем, решил не стрелять в Пушкина, но выдерживать его огонь, сколько ему будет угодно.» Вот какая дуэль была нужна Пушкину. Ведь он тоже не собирался стрелять в Володю Соллогуба! Но один, как назло, был в Твери, а другой в Петербурге. И все в результате расстроилось. Истории было неугодно разрешить эту «игрушечную дуэль», которая, по мысли Пушкина, кончилась бы очередной, но теперь необходимой для него ссылкой (вместе с семьей).

Неудачный опыт организации дуэльных провокаций вскоре разочаровал Пушкина, в частности, и потому, что в глазах окружающих он невольно предстает то смешным, то взвинченным, то неспособным контролировать собственные эмоции. Соллогуб прямо почувствовал потерю интереса Пушкина к этому способу выхода из навязанной поэту игры: «Вероятно, гнев Пушкина давно уже охладел, – писал он, – вероятно, он понимал неуместность поединка с молодым человеком, почти ребенком, из самой пустой причины».

Но отказаться от не оправдавшей себя тактики ведения борьбы не значит смириться с обстоятельствами. Пушкин мучительно ищет способ, дать понять «правительству и обществу», что он категорически не приемлет навязываемую ему ситуацию. Он ищет любую зацепку. Так, 1 июля он отвергает приглашение императрицы на традиционный бал в честь дня рождения ее величества. Объяснение, с одной стороны, благопристойное – траур по матери, но с другой – странное, поскольку на других балах на минеральных водах в это же время Пушкин появлялся, что отмечали в своих письмах и воспоминаниях и С. Карамзина, и Данзас. Кстати, последний указал, что именно в августе-сентябре 1836 г. «по Петербургу вдруг (курсив наш. – Н. П.) разнеслись слухи, что Дантес ухаживает за женой Пушкина». Не было ли это реакцией императрицы на нанесенное ей оскорбление? Она вполне могла дать указание Дантесу резко активизировать его демонстративные ухаживания за женой поэта. Ведь известно, что императрица давно «взяла Дантеса под свое покровительство, из личных средств доплачивала определенную сумму к скромному вознаграждению бедного корнета. Скромный по титулу и званию иностранец был в числе званых гостей на придворных балах. На одном маскараде он даже танцевал с костюмированной императрицей. И с присущей ему фамильярностью в обращении с дамами сказал царице: «Здравствуй, моя дорогуша!» «Императрица по-прежнему ко мне добра», – отчитывался он Геккерну. И уже в начале 1836 года он получает звание поручика в нарушение элементарной воинской табели о рангах»[8]. Ясно, что при таком положении Дантес и шагу не мог ступить без соизволения императорской семьи, он начисто был лишен права на проявление собственной инициативы. Да она ему и не была нужна. Карьера его развивалась стремительно и в нужном направлении.