Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали

Не так давно я дал реплику в «Литературной газете», поводом для которой стал выход в издательстве «Захаров» трудов Павла Елисеевича Щеголева – с личным предисловием самого издателя. И там написано, что, вот, эти труды наконец-то даны в первозданном виде, но из них исключаются работы, которые навязала Щеголеву марксистско-ленинская власть. В чем там дело? Дело в том, что у Щеголева действительно были некоторые прозрения, когда он писал, что пресловутый «диплом общества рогоносцев» имеет своим адресатом не Пушкина, а царя. На самом деле не важно, кто именно написал этот диплом, хотя лично я считаю автором самого Пушкина, но, как его ни читай: хоть слева направо, хоть сверху вниз, хоть по диагонали, – никаких офицеров-кавалергардов там нет, зато бесспорно присутствуют два брата-императора и присутствует сам «историограф» Пушкин. То есть автор диплома имел в виду именно Пушкина как рогоносца со стороны Николая Павловича Романова.

«ДЛ». Здесь, на мой взгляд, присутствует еще один немаловажный момент: отсыл Николая I – от имени некоего «общества рогоносцев» – к его старшему брату, Александру Павловичу, известному не только своими амурными похождениями и долгим покровительством тайным обществам масонского толка, но и внезапной, вызвавшей множество слухов, смертью в Таганроге, а также – по прямой ассоциации – к так называемому восстанию декабристов. Зачем столь сложный «заход»? Что мог иметь в виду Пушкин? Не намекал ли он на какие-то известные далеко не всем отношения внутри царской семьи? Ведь прекращение царствования Александра I, можно сказать, продлило власть династии Романовых на добрую сотню лет…

Н.П. Не знаю, не занимался и не интересовался подобными вопросами. Но тот же Щеголев пишет, что тем самым автор диплома преодолел тогдашнюю цензуру. Господин Захаров говорит, что ничего подобного, что Щеголеву эту версию навязали власти. Но что значит «навязали»? Во-первых, сам Щеголев отсидел в Петропавловке за «политику» несколько лет, и, хотя впоследствии несколько отошел от революционных идеалов, монархистом уж никак не стал. Во-вторых, в 1927 году, когда он это писал, никто никому еще рук не выкручивал – все-таки государственная дисциплина в отечественной пушкинистике была установлена приблизительно на девять-десять лет позже.

«ДЛ». А тогда как раз был нэп, у нас в литературе (и литературоведении тоже) «расцветали сто цветов»…

Н.П. Да, и в отечественной пушкинистике было что-то похожее на расцвет, поскольку одна официальная, времен поздней империи Романовых, трактовка жизни и творчества Александра Сергеевича ушла в небытие, а другая: советская, сталинская, – еще не оформилась. И вдруг издатель Захаров говорит, что версия Щеголева навязана коммунистами, а сам Щеголев выступает то ли как негодяй, то ли как недоумок. Хорошо, раз тебе не нравится Щеголев – не публикуй его! Но нет – видимо, исподволь строится какая-то новая трактовка Пушкина, а для этого нужен полный пересмотр отечественной пушкинистики – с новыми изъятиями. Где это, извините за выражение, пушкинистское Политбюро, которое решает, что вырезать, а что оставить грядущим поколениям? Где оно заседает, когда, в каком составе и чем обосновывает свои решения, свои попытки в очередной раз переписать, то есть, по сути, сфальсифицировать историю? Поверьте, все это – далеко не праздные вопросы, и ответы на них могут очень сильно повлиять на наше будущее.

«ДЛ». А что, ваши работы ученые-литературоведы предпочитают не замечать?

Н.П. Все не так просто. В Институте мировой литературы даже провели специальный семинар, очень интересный и для меня несколько неожиданный – потому что все хвалили, но среди присутствующих не было ни одного профессионального литературоведа-пушкиниста. Не хотят обсуждать, не хотят выдвигать контраргументов, как будто я предлагаю нечто совершенно нелепое: новую модель вечного двигателя или новый рецепт философского камня, например. Единственный контраргумент, который дошел до меня – правда, через третьи руки – будто Валентин Семенович Непомнящий сказал, что Пушкин был дворянин, как же он мог такое написать?! А кто, если не дворянин, в таком случае, мог написать текст диплома: какой-нибудь крестьянин или, может быть, купец? А это со стороны Пушкина был очень хороший и сильный ход в той схватке не на жизнь, а на смерть, которую он вел. И, конечно, Пушкин проиграл в первую очередь из-за того, что не оправдалась его надежда познакомить – через третьи руки – с текстом диплома лично Николая Павловича. Царь увидел этот текст только после смерти Пушкина; в письме к своему брату Михаилу Павловичу он фактически принял и повторил предложенную поэтом версию. Но, повторюсь, – уже после смерти Пушкина.