Пушкин в Михайловском

Неудивительно, что «Граф Нулин» написан именно в тревожные дни декабря 1825 года. Поэма органически связана со всем, что волновало поэта в то время, о чём он размышлял, к чему стремился. Новый взгляд на закономерности исторического процесса, утверждение новых принципов искусства нашли единое своеобразное выражение в остроумной стихотворной повести — пародийной, полемической, ставшей чем-то вроде манифеста новой реалистическом поэзии.

Заметку о замысле поэмы Пушкин закончил фразой: «Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. „Граф Нулин“ писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения».

13 и 14 декабря… странные сближения… Что имел здесь в виду поэт? Конечно, не простое совпадение таких разных по видимости событий, как написание весёлой стихотворной повести и восстание декабристов. Странное, то есть удивительное, сближение заключалось в том, что в те самые дни, когда в глухой псковской деревне поэт писал свою повесть, рождённую размышлениями над законами исторического развития, в столице империи происходили события подлинно исторические — лучшие люди России пытались революционным путём изменить ход истории своей страны. Смысл «странного сближения» действительно в тесной внутренней связи, которая существует между «Графом Нулиным» и всеми событиями декабря 1825 года, всем, чем жил в это время в Михайловском Пушкин и что совершили в Петербурге его «друзья, братья, товарищи».

Декабрь 1825-го

1 декабря 1825 года поутру до Михайловского дошла весть: царь умер. В Новоржеве пришедший из Петербурга отпускной солдат рассказывал.

Пушкин не мог поверить — таким неожиданным и таким исключительно важным для него было это известие. «Он в этом известии всё сумневался, очень беспокоен был»,— рассказывал Пётр Парфенов. Без промедления в Новоржев был снаряжён верхом тот же Пётр Парфенов, чтобы «доподлинно узнать». Достоверность известия подтвердилась. В городе уже все знали: император Александр Павлович скончался 19 ноября в Таганроге. Армейские и чиновники готовились присягать новому императору — Константину.

Надо было решать, что делать,— сидеть и ждать решения своей участи от нового царя или действовать самостоятельно. Пушкин решил действовать. Не мешкая изготовил задним числом проездной билет якобы на крепостных П. А. Осиповой, слегка изменённым почерком подделал её подпись (был уверен, что Прасковья Александровна, если и узнает, не рассердится, поймёт).

«Билет. Сей дан села Тригорского людям: Алексею Хохлову росту 2 арш. 4 вер., волосы тёмнорусыя, глаза голубыя, бороду бреет, лет 29, да Архипу Курочкину росту 2 арш. 3 1/2 в., волосы светлорусыя, брови густыя, глазом крив, ряб, лет 45, в удостоверение, что они точно посланы от меня в С. Петербург по собственным моим надобностям и потому прошу Господ командующих на заставах чинить им свободный пропуск. Сего 1825 года, Ноября 29 дня, село Тригорское, что в Опочецком уезде. Статская советница Прасковья Осипова»[239]. Приложена печать Пушкина. «Человек» Алексей Хохлов — надо читать Александр Пушкин. Архип Курочкин — михайловский садовник.

«Хохлов» и Курочкин выехали из Михайловского, но, отъехав всего вёрст 20, вернулись. Почему? Современники, рассказывая об этой поездке поэта, объясняют его возвращение «дурными приметами»: заяц перебежал дорогу, поп встретился и т. п. Разумеется, истинная причина была иная: Пушкин понимал, какие серьёзные последствия для него может иметь самовольный приезд в столицу и, вероятно, поразмыслив, решил, что погорячился, что лучше подождать, пока прояснится ситуация в столице, определятся шансы на возможность легального освобождения.

Он писал П. А. Плетнёву 4—6 декабря: «Милый, дело не до стихов — слушай в оба уха. Если я друзей моих не слишком отучил от ходатайства, вероятно они вспомнят обо мне… Если брать, так брать — не то, что и совести марать — ради бога, не просить у царя позволения мне жить в Опочке или в Риге; чорт ли в них? а просить или о въезде в столицы, или о чужих краях… выписывайте меня, красавцы мои,— а не то не я прочту вам трагедию свою». 4-го пишет П. А. Катенину: «Может быть нынешняя перемена сблизит меня с моими друзьями». 8-го о том же А. П. Керн: «Быть может, перемена, только что происшедшая, приблизит меня к вам, не смею на это надеяться».

Пушкин не терял надежды на легальное освобождение, но не очень в это верил и 10—11 декабря предпринял ещё одну попытку покинуть место ссылки самовольно.

По свидетельству декабриста Н. И. Лорера (со слов Льва Пушкина), поэт получил письмо из Москвы от Пущина, в котором тот «извещал Пушкина, что едет в Петербург и очень бы желал увидеться там с Александром Сергеевичем».

Пушкин выехал из Михайловского, но, как и в первый раз, вскоре вернулся, также по-видимому решив, что будет благоразумнее повременить, предварительно более точно узнать о происходящем в столице. Такое метание Пушкина в те дни психологически вполне объяснимо.