Пушкин в Михайловском

Рассказывая позднее об этом втором выезде в кругу друзей, поэт замечал: «А вот каковы были бы последствия моей поездки: я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я… попал бы с прочими на Сенатскую площадь, и не сидел бы теперь с вами, мои милые!» Знаменательно, что Пушкин намеревался, попав в Петербург, тотчас заехать к Рылееву, если, конечно, С. А. Соболевский точно передал слова Пушкина и речь шла именно о Рылееве, а не о декабристском круге вообще[240].

13-го и 14-го поэт писал «Графа Нулина»…

О восстании 14 декабря он узнал три дня спустя. Было это в Тригорском. М. И. Осипова вспоминала: «Вот однажды, под вечер, зимой — сидим мы все в зале, чуть ли не за чаем. Пушкин стоял у этой самой печки. Вдруг матушке докладывают, что приехал Арсений. У нас был, извольте видеть, человек Арсений — повар. Обыкновенно каждую зиму посылали мы его с яблоками в Петербург; там эти яблоки и всякую деревенскую провизию Арсений продавал и на вырученные деньги покупал сахар, чай, вино и т. п. нужные для деревни запасы. На этот раз он явился назад совершенно неожиданно: яблоки продал и деньги привёз, ничего на них не купив. Оказалось, что он в переполохе, приехал даже на почтовых. Что за оказия! Стали расспрашивать — Арсений рассказал, что в Петербурге бунт, что он страшно перепугался, всюду разъезды и караулы, насилу выбрался за заставу, нанял почтовых и поспешил в деревню. Пушкин, услыша рассказ Арсения, страшно побледнел. В этот вечер он был очень скучен, говорил кое-что о существовании тайного общества, но что именно — не помню. На другой день — слышим, Пушкин быстро собрался в дорогу и поехал; но, доехав до погоста Врева, вернулся назад»[241].

М. И. Осипова ошибается, говоря, что Пушкин пытался уехать в Петербург после 14 декабря. Это было раньше. Но в целом рассказ, по-видимому, точно передаёт обстоятельства, при которых поэт узнал о событиях на Сенатской площади, и первую его реакцию.

Вскоре до Тригорского и Михайловского дошли более подробные сведения о восстании, о его разгроме, начавшихся арестах и следствии; называли имена участников. 19-го в «Русском инвалиде» было напечатано официальное сообщение о происшедшем, 22-го опубликован манифест Николая.

Всё это произвело на Пушкина ошеломляюще впечатление. То, чего он ждал так страстно, чему способствовал всей силой своего поэтического слова,— восстание против рабства и тиранической власти — вспыхнуло и погасло, потерпело поражение. Лучшие люди России, его «друзья, братья, товарищи» — Пущин, Рылеев, Бестужев, Пестель…— брошены в казематы, судьба их в руках нового тирана.

Пушкин понимал, что, хотя он не принадлежал к тайному обществу, не только его свободолюбивые взгляды и «возмутительные стихи, наводнившие всю Россию», но и личные близкие дружеские связи с заговорщиками отлично известны властям. Связи, которые существовали как в Петербурге, на юге, так и в глухой псковской деревне, вплоть до самых последних дней. Что его ожидало?

В те дни поэт сжёг большую часть своих автобиографических записок. «Из моих записок сохранил я только несколько листов…» — сообщал он тогда Вяземскому. А впоследствии писал: «В конце 1825 г., при открытии несчастного заговора, я принуждён был сжечь сии записки. Они могли замешать многих и, может быть, умножить число жертв. Не могу не сожалеть о их потере; я в них говорил о людях, которые после сделались историческими лицами, с откровенностию дружбы или короткого знакомства».

Ход следствия по делу декабристов показал, насколько основательны были опасения Пушкина.

Последние дни декабря 1825 года были едва ли не самыми мучительными из всего времени деревенской ссылки поэта. Сколько было пережито и передумано за эти дни! Белая снежная пелена, окутавшая всё вокруг Михайловского, казалось, сомкнулась над ним, заживо похоронив в этой далёкой псковской глуши. Он первым из друзей-единомышленников пострадал за своё свободолюбие. Без малого шесть лет ссылки было уже позади. А впереди… — полная неизвестность. Переписка почти полностью прекратилась. Редкие вести, приходившие из губернского Пскова, Опочки и Новоржева, были одно тревожнее другого…

А в Петербурге, в Зимнем дворце, где новый царь допрашивал арестованных, уже начинало звучать имя Пушкина.

Когда 30 декабря вышли из печати «Стихотворения Александра Пушкина», H. М. Языков писал о них: «Происшествие 14 декабря прекратило выход „Полярной звезды“… Как бы в замену этого для любителей словесности русской вышло собрание стихотворений А. Пушкина»…[242]