Пушкин в Михайловском

Хорошо знавшая Марию Алексеевну в Москве в начале XIX века Е. П. Янькова рассказывала: «Года за два или за три до французов, в 1809 или в 1810 году, Пушкины жили где-то за Разгуляем, у Елохова моста, нанимали там просторный и поместительный дом, чей именно — не могу сказать наверно, а думается мне, что Бутурлиных… Пушкины жили весело и открыто и всем домом заведывала больше старуха Ганнибал, очень умная, дельная и рассудительная женщина; она умела дом вести как следует и она также больше занималась детьми: принимала к ним мамзелей и учителей и сама учила. Старший внук её Саша был большой увалень и дикарь, кудрявый мальчик лет девяти или десяти, со смуглым личиком, не скажу, чтобы слишком пригляден, но с очень живыми глазами, из которых искры так и сыпались. Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуралесил и за то оштрафован, а иногда и он с другими пустится в пляс, да так как очень он был неловок, то над ним кто-нибудь посмеётся, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдёт в свой угол и во весь вечер его со стула никто тогда не стащит: значит, его за живое задели и он обиделся, сидит одинёшенек. Не раз про него говорила Марья Алексеевна: „Не знаю, матушка, что выйдет из моего старшего внука: мальчик умён и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернётся и расходится, что его ничем не уймёшь; из одной крайности в другую бросается, нет у него середины. Бог знает, чем это всё кончится, ежели он не переменится“. Бабушка, как видно, больше других его любила, но журила порядком: „Ведь экой шалун ты какой, помяни ты моё слово, не сносить тебе своей головы“»[48].

Не одна Е. П. Янькова говорит об особой привязанности Марии Алексеевны к своему старшему внуку. И он, как можно судить, отвечал ей тем же. Не избалованный вниманием и лаской родителей, мальчик видел в бабушке едва ли не самого близкого себе человека, защитницу от раздражённых придирок матери, был привязан к ней.

Ольга Сергеевна говорила о бабушке, что она «замечательна по своему влиянию на детство и первое воспитание Александра Сергеевича», и вспоминала, что брат, избегая гулять с матерью, «охотнее оставался с бабушкой Марьею Алексеевною, залезал в её корзину и смотрел, как она занималась рукодельем».

В это время она что-нибудь рассказывала. Рассказывать Мария Алексеевна любила и умела.

«Она любила вспоминать старину, и от неё Пушкин наслышался семейных преданий, коими так дорожил впоследствии,— писал П. И. Бартенев.— Она рассказывала ему о знаменитом Арапе Петра Великого и о других родственниках и предках своих и мужа».

«Так, по свидетельству Ольги Сергеевны,— передала она анекдот о дедушке своём Ржевском, любимце Петра Великого. Монарх часто бывал у Ржевского запросто и однажды заехал к нему поужинать. Подали на стол любимый царя блинный пирог; но он как-то не захотел его откушать, и пирог убрали со стола. На другой день Ржевский велел подать этот пирог себе, и каков был ужас его, когда вместо изюма в пироге оказались тараканы — насекомые, к которым Пётр Великий чувствовал неизъяснимое отвращение. Недруги Ржевского хотели сыграть с ним эту шутку, подкупив повара, в надежде, что любимец царский дорого за неё поплатится». Оставшаяся в памяти Пушкина древняя боярская фамилия Ржевских позднее появится рядом с фамилией Ганнибалов на страницах романа «Арап Петра Великого», как и многие детали быта стародавних времён из рассказов бабушки.

Бартенев справедливо замечал, что рассказы «любимой бабушки» имели на Пушкина «поэтическое влияние».

Люблю от бабушки московской
Я речи слушать о родне,
О толстопузой старине…

«Родословная моего героя»

Но рассказывала Мария Алексеевна не только о предках, о временах стародавних, но и о том, что относилось ко временам не столь далёким и чему она сама была свидетельницей. Запомнился Пушкину её рассказ о первых представлениях фонвизинского «Недоросля». В 1832 году поэт пометил на полях рукописи сочинения П. А. Вяземского о Фонвизине: «Бабушка моя сказывала мне, что в представлении Недоросля в театре бывала давка — сыновья Простаковых и Скотининых, приехавшие на службу из степных деревень, присутствовали тут и следств[енно] видели перед собою своих близких знакомых, свою семью»[49]. Этот примечательный и очень достоверный рассказ бабушки Пушкин мог слышать и 10-летним мальчиком в Москве и 18-летним юношей в Михайловском. Заметим, что сам по себе рассказ этот — свидетельство определённого уровня культурных интересов и понятий рассказчицы уже в её молодые петербургские годы. Хотя сама она выросла в «степной деревне», но с Простаковыми и Скотиниными не имела ничего общего.