Пушкин в Михайловском

Пушкин много бродил по городу, всматриваясь в окружающую жизнь, а иногда и вмешивался в неё. Сохранился рассказ местного чиновника, наблюдавшего поэта на псковской улице: «Как-то раз, отправившись на утреннюю прогулку, в задумчивости набрёл я на кучку ребят, игравших в бабки. От нечего делать я засмотрелся, как ловко взвивалась тяжёлая свинчатка, подымая пыль клубом. Переведя затем глаза на игрока, я немного опешил, увидя человека, если ещё не старого, то и не первой юности. Незнакомец одет был в белый армяк нараспашку; летний картуз небрежно покрывал ему голову; кудрявая борода вилась на щеках и на подбородке. Было в нём нечто цыганское, своевольное, и я подумал сначала, уж не цыган ли это, но русые волосы неизвестного указывали на принадлежность его к славянскому племени, да и странно было б цыгану держаться так смело и свободно в присутствии губернаторского чиновника. Не обращая на меня внимания, незнакомец метко и уверенно выбивал игру за игрой, чуть припадая на колено и щуря глаза; потом встряхнулся, потёр свои маленькие загорелые руки, дал мальчикам пятачок и, бегло меня окинув взглядом, пошёл прочь. Я успел заметить, что верхняя губа у него была выбрита, но не позднее недели тому назад, я заключил отсюда, что это должно быть мелкий уездный помещик»[191]. Вскоре, однако, чиновник узнал, что незнакомец, игравший на улице с мальчишками в бабки, был Пушкин. П. В. Анненков, со слов современников, писал: «Время пребывания в Пскове он (Пушкин] посвятил тому, что занимало теперь преимущественно его мысли,— изучению народной жизни. Он изыскивал средства для отыскания живой народной речи в самом её источнике: ходил по базарам, тёрся, что называется, между людьми, и весьма почтенные люди города видели его переодетым в мещанский костюм, в котором он даже раз явился в один из почётных домов Пскова»[192].

Большая базарная торговая площадь («торжище»), где всякий день было людно и шумно, простиралась от стен кремля до берегов Великой и Псковы.

Древний псковский кремль с его величавыми стенами и башнями, Троицким собором Пушкин посещал с особым интересом. Рассказывали, что поэт взбирался на башню Кутекрома — угловую, при слиянии Великой и Псковы — и отсюда часами любовался великолепным видом на широкую, полноводную реку, усеянную рыбачьими лодками, на зелёную панораму Завеличья с белостенными церквами и монастырями и пёстрой массой обывательских домиков.

Вдоль западной стороны Торговой площади тянулось двухэтажное каменное здание — губернские присутственные места. Парадным фасадом здание было обращено к площади, задним — к берегу Великой. Здесь осенью 1824 года Пушкин впервые встретился с губернатором, когда подписал обязательство «жить безотлучно в поместье родителя своего» и «вести себя благонравно». Здесь же принимал его Адеркас и теперь, в сентябре 1825 года. Врачебная управа, где поэт советовался с «добрым лекарем», также находилась в присутственных местах.

Пушкин побывал у Адеркаса и в его губернаторском доме, на семейном вечере, какие устраивал он постоянно. Губернаторский дом, деревянный, но вместительный и достаточно богато отделанный, с большим садом, стоял возле древней Покровской башни, недалеко от берега Великой; сад выходил к самой реке.

На вечера к губернатору собирались окрестные помещики, чиновники с жёнами, офицеры расквартированной в Пскове дивизии.

Светская жизнь Пскова 1820-х годов, судя по всему, отличалась обычной провинциальной пошлостью и мелочностью, отсутствием каких-либо серьёзных интересов. Бесконечные сплетни, интриги, слухи и пересуды — вот чем жило губернское «общество». Естественно, у Пушкина не могло быть с ним ничего общего, и ссыльный поэт не пользовался его особой доброжелательностью.

В черновиках четвёртой главы «Онегина» есть строфа о том, как шокировано было местное общество костюмом героя:

…Сим убором чудным,
Безнравственным

и безрассудным,Была весьма огорчена
Псковская дама Дурина,
А с ней Мизинчиков. Евгений,
Быть может, толки презирал,
А вероятно их не знал,
Но всё ж своих обыкновений
Не изменил в угоду им,
За что был ближним нестерпим.

Стихи эти настолько автобиографичны, что в окончательный текст романа Пушкин их не включил. Дурина — реальное, конкретное лицо. Фамилия Мизинчиков, по-видимому, возникла по аналогии с фамилией Пальчиков. Семья Пальчиковых была известна в Пскове, но как одна из наиболее интеллигентных. А. П. Керн писала о Пальчикове в своём «Журнале для отдохновения» 1820 года, что это «премилый господин». Он обещал одолжить ей книг и фортепьяно[193]. Владимир Петрович Пальчиков учился в Лицее курсом младше Пушкина, и поэт был с ним знаком, даже зарисовал его на одной из рукописей.

Есть в черновиках четвёртой главы «Онегина» и сатирическая строфа, посвящённая псковским барышням: