Пушкинская перспектива

Некоторые остряки за ужином переложили первые главы Тита Ливия слогом Карамзина. Римляне времен Тарквиния, не понимающие спасительной пользы самодержавия,[513] и Брут, осуждающий на смерть своих сыновей, ибо редко основатели республики славятся нежной чувствительностию, – конечно были очень смешны. Мне приписали одну из лучших русских эпиграмм; это не лучшая черта моей жизни (XII, 306).

Едва ли можно сомневаться, что под «некоторыми остряками» Пушкин имел в виду себя, о чем убедительно свидетельствует «лучшая русская эпиграмма», в которой речь идет о том же и которая-таки была написана именно Пушкиным:

В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута (XVII, 16).

Сохранились подневные записи Пушкина 1821 года. 2 апреля он отметил:

Говорили об А. Ипсиланти; между пятью греками, я один говорил как грек – все отчаявались в успехе предприятия Этерии. Я твердо убежден, что Греция восторжествует, а 25,000,000 турков оставят цветущую страну Еллады законным наследникам Гомера и Фемистокла (XII, 302).

Неделей позже записано:

9 апреля, утро провел я с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова. «Mon coeur est materialiste, говорит он, mais maraison s'y refuse».[514] Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. (XII, 303).

Уже эти заметки исподволь намечали исторический масштаб пушкинских мемуаров. Вступлением к ним должны были служить «Некоторые исторические замечания», первая главка которых («По смерти Петра…») содержала стремительный очерк политической истории России «века минувшего». Во второй предполагалось, по-видимому, охарактеризовать «дней Александровых прекрасное начало»; от нее сохранился лишь небольшой фрагмент, процитированный Пушкиным в его статье «О г-же Сталь и г-не А. М-ве» (1825):

Читая ее книгу «Dix ans d'exil» можно видеть ясно, что, тронутая ласковым приемом русских бояр, она не вы сказала всего, что бросалось ей в глаза.[515] Не смею в том укорять красноречивую, благородную иноземку, которая отдала полную справедливость русскому народу, вечному предмету невежественной клеветы писателей иностранных[516] (XI, 271).

Давно замечено также, что в черновике записки «О народном воспитании» (1826), которую Пушкин писал по поручению Николая I, предполагались некоторые вставки, и в каждом случае здесь помечено: «из записок», а один раз даже конкретнее: «из записок 2 гл.»

Вот что сказано в беловой рукописи в развитие данной пометы: