Пушкинский том

Какое-то особое сгущение отношений с цензурой [56] наблюдается с конца июля, одновременно с обострением денежных обстоятельств, дополняя друг друга, разжигая желчь…

Вот из писем цензора «Современника» А.Л. Крылова, посыпавшихся как раз в это время как из торбы:

А.Л. Крылов – Пушкину. 25 июля 1836 г. Петербург.

…«Челобитную» [57] я не подписал потому, что надобно избежать и слова «вельможа», дабы отклонить возможность применения и намеков, которых читателю искать весьма натурально <…>

Из статей, возвращенных вам прежде за подписью ценсуры, князь Михаил Александрович желает видеть №№ XV и XVI мелких стихотворений, принадлежащих автору в Мюнхене; [58] ибо обе статьи сии пропущены Комитетом в его отсутствие. Посему прошу вас всепокорнейше доставить эти №№ или прямо к его сиятельству, или прислать их для доставления на мое имя.

27 июля

В статье «Челобитная» сомнение мое относилось только к одному слову «вельможа». <…> Если неудобно заменить его каким-либо другим, то соблаговолите доставить мне эту статью к завтрашнему заседанию; может быть, Комитет внесет в журнал и оставит в том виде, как я имел честь препроводить ее в последний раз. Подобным же образом, может быть, я в состоянии буду удержать и в статье г. Гоголя намеки о сахаре и ассигнациях; соблаговолите прислать мне эту часть статьи… (XVI, 143–144).

28 июля

…имею честь известить, что в сочинении г. Гоголя Комитет согласился допустить шутку на предпочтение «Ассигнаций», оставив, однако, исключенным другое место «о сахаре».

Стихотворение под № XVI: «Два демона и пр.» предложено было князем Михаилом Александровичем снова в сегодняшнем заседании, и Комитет признал справедливее не допустить сего стихотворения, за неясностью мысли автора, которая может вести к толкам, весьма неопределенным.

Относительно замечания вашего на предполагаемые в № XVII точки, «что ценсура не тайком вымарывает и в том не прячется» [59], долгом почитаю присоединить с своей стороны, что ценсура не вправе сама публиковать о своих действиях; тем более она не вправе дозволить посторонние на это намеки, в которых смысл может быть неодинаков. По крайней мере, я не могу убедиться ни в позволительности отмечать точками ценсурные исключения, ни в том, чтобы такие точки могли быть нужны для сбережения литературного достоинства (XVI, 144).

15 августа в цензуру уходит статья самого Пушкина о Радищеве. Надо полагать, что Пушкин не слишком верит в успешное ее прохождение. Вот письмо Пушкина, дошедшее до нас лишь в черновике:

Д.В. Давыдову. Август 1836 г. Петербург

Ты думал <…> что твоя статья о партизанской войне пройдет сквозь ценсуру цела и невредима. Ты ошибся: она не избежала красных чернил. [Это мне Это несчастье Кажется, ценсоры вымарывают только для того] [60] Право, кажется, военные ценсоры марают для того, чтоб показать что они читают. <…>

[Зависеть] Тяжело, нечего сказать. [И одна ценсура] И с одною ценсурою напляшешься; каково же зависеть от целых четырех? Не знаю [чего хотят от русских писателей] чем провинились русские писатели, которые не только [смирны, безответны смирны и безответны] смирны, [но даже вообще согласны с духом правительства но даже сами от себя следуют духу правительства] но даже сами от себя согласны с духом правительства. [Но знаю что отроду не бывал я] Но знаю, что никогда не бывали они притеснены как нынче: [даже и в последние десять даже и в последние пятнадцать даже – ] и в последнее [пяти] пятилетие царствования [Александра] покойного императора, когда вся литература сделалась рукописною и [нельзя] благодаря Красовскому и Бирюкову [Одно спасение нам если сам государь взглянет на дело если государь успеет сам сие прекратить и разрешит, но ценсура].

Ценсура – дело земское; [из нее сделали] от нее отделили опричину – а опричники руководствуются не уставом, а своим крайним разумением (XVI, 258–269) [61].

Гоголь, Тютчев, Д. Давыдов… Какие, однако, имена отстаивает Пушкин у цензуры!

А теперь он САМ цензурирует свое великое детище…

Трудно представить себе что-либо менее вдохновенное, чем эта правка. Только в состоянии глубокой депрессии и меланхолии можно дойти до такого безразличия к слову. И это гений, только что своей рукою писавший гениальные же стихи, той же рукою проходится по гениальному же тексту, которому и знал, и назначил цену 14 декабря вслед за написанием…

Вычеркнуть – одно дело. Пушкин всегда вычеркивал, делая это, как никто другой, щедро – от него не убудет… Можно даже сказать, что он смело вычеркивал, так же как смело сжигал. Чаще всего он делал это сам, даже без указания. Часто мы и не поймем, зачем он это делал, из каких «высших» своих соображений…