Известной в городе причудницей и покровительницей четвероногих была графиня Толстая, урожденная Протасова, жена графа Варфоломея Толстого. Она постоянно жила в окружении множества собак и кошек. Постепенно ее жильцы так расплодились, что уже не помещались в домашнем ковчеге. «Тогда, — рассказывает П. А. Вяземский, — разместила она излишество своего народонаселения по городским будкам, уплачивая будочникам известную месячную плату на содержание и харч переселенцев. В прогулках своих объезжала она свои колонии, приказывала вносить в карету к себе колонистов, и когда казалось ей, что они не довольно чисто и сытно содержаны, она будочникам делала строгий выговор и грозила им, что переведет своих приемышей на другую застольщину». Графиня вообще славилась своими оригинальными и порой странными выходками. После наводнения 1824 года, вознегодовав на неосмотрительность основателя столицы, графиня среди бела дня подъехала к памятнику Петра и показала ему язык. А когда на Дворцовой площади поставили Александровскую колонну, то решительно запретила своему кучеру приближаться к ней, уверяя, что столп, того и гляди, свалится с подножья.
Разнообразные барские чудачества, безудержное господское своеволие буйно произрастали на почве слепого холопского повиновения.
Побывавшая в Петербурге в 1812 году знаменитая французская писательница госпожа де Сталь, дочь не менее знаменитого Неккера, министра Людовика XVI, не по наслышке знакомая с самыми пышными аристократическими домами Европы, в новоявленной русской столице была поражена не столько безмерным богатством, сколько безмерной расточительностью здешней знати. Обедая в будний день на даче у графа Орлова, на собственном графском острове, автор «Коринны» увидала толпу гостей и сотни лакеев, сервировавших столы, разносивших кушанья и напитки. К услугам знатного барина были собственные оркестранты, шуты и даже артиллеристы, палившие из пушек в честь именитых особ. Для иностранца было непонятно такое безоглядное, бесцельное разбазаривание людских сил и средств, такое вполне азиатское отношение к слугам как к рабам.
В 1815 году дворовых людей в Петербурге числилось 72 085, в 1831 году — 98 098. Одни жили при своих господах, другие служили по найму.
У вельмож их было великое множество: у графов Шереметевых, например, добрая сотня слуг, у графов Строгановых — полсотни. Это — исключение, но иметь 25–30 слуг в дворянском доме считалось делом обычным.
У Пушкина, всегда стесненного в средствах, в 1830-е годы был штат прислуги из 15 человек: в последней квартире на Мойке при семье поэта, состоявшей из него самого, его жены Наталии Николаевны, четырех маленьких детей и двух своячениц, находились две няни, кормилица, камердинер, четыре горничные, три лакея, повар, прачка, полотер. И еще верный «дядька» Пушкина, ходивший за ним с детства, — Никита Козлов.
Служивших по найму с каждым годом становилось все больше. И вот почему. «Наемные слуги вообще лучше собственных; причина явная: они только хорошим поведением и трудами могут приобресть доброе имя, а вместе с ним и большую плату», — писал Башуцкий. В наемные слуги шли оброчные крестьяне, а также дворовые, отпущенные по паспортам. Купцам, мещанам, ремесленникам и иностранцам запрещено было покупать крепостных. Они имели право держать лишь наемных слуг.
У Пушкина в «Домике в Коломне» описана сцена найма кухарки:
В 1822 году на углу Невского проспекта и Малой Морской была открыта Контора частных должностей, которая за известную плату подбирала слуг. Но в контору обращались не часто, предпочитая нанимать слуг на «биржах».