Пусть это буду я

Люся не сомневалась, что, когда со временем плохое уйдет в прошлое и сотрется за ненадобностью, потому что так бывает всегда, она пожалеет о своем поступке, назовет себя глупой, наивной и напуганной, но сейчас, сидя с братом в кафе, она точно знала, что, оставаясь в доме писателя, они не смогут избавиться от его влияния, не смогут мыслить конструктивно и ничего не решат.

– Эй! – Коля помахал перед ее глазами ладонью. – Ты меня слышишь?

– Извини, задумалась. – Люся потрясла головой. – Столько всего в один момент, никак не могу собраться.

– Я тебя понимаю. – Он сочувственно погладил ее по плечу. – Но прошу не расслабляться. У нас куча проблем, как разберемся с ними, можно будет и поплакать.

Он сказал это без капли укора или иронии, и Люся с благодарностью накрыла его руку своей.

– Ты поэтому согласился уйти?

Коля кивнул.

– Это как с похоронами. Не утонуть в страдании возможно только тогда, когда у тебя нет на него времени.

То были слова отца, когда после смерти бабушки он переложил на них с Колей все организационные вопросы по ее погребению. И в них определенно был смысл, если не считать того, что отец попросту самоустранился.

– Неужели Гончар и в самом деле полагал, что ты сможешь меня убить?

– Что? – Коля застыл со стаканом морса в руке. – Я? Тебя?

– Да. Так сказала Магда.

– Это какой-то дурной сон. С чего мне тебя убивать?

– Чтобы ты повторил его поступок и тем самым доказал, что он поступил правильно.

– Магда сумасшедшая. – Коля поежился. – Впрочем, после вчерашней ночи могу допустить, что писатель вполне способен на убийство. Видела бы ты его.

– Ты помнишь, что такое эманации?

– Кажется, нечто вроде божественных лучей или энергии. Ну, по крайней мере, отец говорил так. А при чем тут это?

– Те вещи в коробках Магды… Они думают, что с помощью их могут влиять на людей.

– Они?

– Магда и Козетта. Они собираются вернуть Тату.

– Хочешь сказать, что они ведьмы? – Коля сжал салфетку в кулаке.

– Я просто обдумываю все, что произошло сегодня за утро, и пытаюсь осознать, чтобы не утонуть в страдании.

– Ладно. – Он улыбнулся. – Тогда прибереги эти страшилки до ночи, когда мы обустроимся на новом месте и будем радоваться, что нас не съели.

– Значит, ты меня простишь?

– За что?

– За то, что лишила тебя наследства.

– Ну, это мы еще посмотрим.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что, уехав из дома, мы можем не прекращать общение с Гончаром. Ты была права, предложив поступить так, как они не ожидают, проучить его, показать, что с нами так поступать нельзя. И он наверняка пожалеет. Я намерен вернуться сюда через пару дней или, может, даже завтра. Кстати, знаешь, что я еще вспомнил, – быстро переключился Коля, не давая сестре опомниться. – В тот день, когда мы с Корги сидели здесь, а ты нас искала, помнишь? Когда он столкнулся с парнем на самокате? Он нарочно прыгнул под этот самокат. Я до вас тогда еще не добежал и со стороны видел. И после этого сразу понял, что он тебя так клеит. Однако его уловка не сработала.

– Мы не вернемся, – объявила Люся тоном, не терпящим возражений. – Ни ты, ни я.

Коля нашел убогую комнатенку десяти с половиной квадратных метров с двухъярусной кроватью и столом, напоминающим школьную парту, за одиннадцать тысяч рублей в месяц возле метро «Сходненская», и это было самое лучшее предложение, потому что вторая комната принадлежала хозяйке, уехавшей на все лето из города, и других жильцов в квартире не было.

Договорившись с риелтором встретиться на «Сходненской» через час, они вышли из кафе и направились к метро. В этот раз привычной толпы, собиравшейся поглазеть на музыкантов, как и самих музыкантов, не было, отчего площадь выглядела безжизненной и печальной.

Точно так же, как и у Люси на душе: пусто, бесцветно и невыносимо тоскливо.

Обида на Корги застряла в горле и не проходила, но цветы в сердце продолжали распускаться с прежней трепетной силой и нежностью. А перед глазами снова и снова появлялось его лицо: не то надменное, с циничной ухмылкой и холодным взглядом, а ласковое, открытое, полное любви и вдохновенного очарования. Лицо, кажущееся в свете ночных фонарей абсолютно совершенным и неописуемо прекрасным.

Человек с таким гнилым сердцем, исковерканной душой и извращенным сознанием не имел права выглядеть настолько привлекательно, и Люся, отказываясь верить в произошедшее, снова и снова мысленно возвращаясь к прошлой ночи и чувству огромной, всеобъемлющей любви, которую она в тот момент испытала.

В конце лестницы, ведущей в подземный переход, она вдруг остановилась.

– Тебе плохо? – Коля обеспокоенно придержал ее за руку, словно опасаясь, что сестра вот-вот упадет.

– Нет. – Она прислушалась к себе. – Мне ужасно.

В одно мгновение развернувшись и едва не сбив с ног спускавшихся навстречу людей, Люся кинулась обратно наверх. Коля, перемахивая ступени, бросился догонять. Остановились только на улице. Оба взмокли и обливались потом.

– Прости, пожалуйста! – Люсе было стыдно. – Не понимаю, что на меня нашло. Какой-то дикий, не поддающийся контролю страх. Как если бы у меня закончился кислород, и, пробудь я еще немного там, умерла бы на месте.