Пусть говорят

– Ты, детка, приходи к нам почаще, сама скоро все поймешь, – посоветовала симпатичная женщина лет сорока – ее тезка Анна. При этом они как-то заговорщицки переглянулись с Владимиром Николаевичем. Затем завязалась тихая беседа о Боге, о божественном, о смирении, о творящемся бесстыдстве…

Вскоре Ане стало муторно, а вслед за тем – скучно. Она толкнула локтем Соломонова.

– Долго еще сидеть будем? Пойдем домой.

– Неудобно, – промямлил тот. – Да и скоро все закончится.

***

Они сошли с трамвая за две остановки до дома и теперь неторопливым шагом возвращались по безлюдной заснеженной улице.

Легкие снежинки в свете фонаря мерцали каким-то таинственным серебряным светом. В воздухе витали едва уловимые сказочные запахи ванили и корицы, музыки, предновогоднего волшебства.... Аня, наконец, смогла дать себе волю – она сорвала с головы намокший пуховый платок и теперь весело кружилась в танце чуть впереди Соломонова. Тот загляделся на ее осыпанные сверкающим серебром волосы и раскрасневшиеся щеки.

– Ань, – не выдержал в конце концов Соломонов, – хочешь стать моей женой?

– Ты что, в меня влюбился? – не переставая кружиться, весело спросила девушка.

– Ага! – признался тот с обиженным видом. Как это она об этом могла не догадываться?

– Но я-то не влюблена в тебя! – Аня ухватилась за его рукав – от долгого кружения ее покачивало. – Зачем нам женихаться? – она засмеялась своей шутке.

– А затем, что ты совсем одна, пропасть можешь…

– Так тебе меня жалко или ты меня любишь? – спросила Аня лукаво.

– И жалко…, и люблю… – уклончиво ответил Сашка.

Аня внимательно посмотрела ему в глаза.

– А кого ты больше всех на свете любишь?

– Бога… потом тебя, мать…

– А мне надо, чтобы только меня одну любили, и как Бога, и как мать, – она забрала у него сверток с подарком от гостеприимных баптистов: небольшой набор продуктов в честь Рождества.

– Так не бывает, – пожал плечами Саша. – Каждого любят по-своему. А Бога – превыше всего на свете.

– Бывает! – опять засмеялась Аня. – У меня так будет! – Она вдруг почувствовала некую власть над Соломоновым. Своим неопытным женским чутьем девушка уловила, что ее чары могут сотворить с влюбленным мужчиной многое такое, о чем не догадывается даже она сама. И ей захотелось закрепить свой триумф необычным предложением.

– Хочешь поцеловать меня? – хитро спросила она Соломонова. Цель была достигнута: Соломонова словно парализовало от удивления.

Аня приподнялась на цыпочки, приблизила к нему свое лицо и прошептала. – Хочешь?! – Облако теплого пара, вырвавшегося из ее прелестного рта на морозе, обожгло губы принципиального девственника.

– Нет! – вдруг отпрянул от нее Соломонов, как от нечистой силы. – Это грех!

– Что – грех? Целоваться?! – Аня с удивлением посмотрела на блаженного и рассмеялась.

– Если только ты согласна стать моей невестой, тогда мы… но сначала наш союз должен быть освящен, … мы должны сохранить свою чистоту перед Господом и друг другом,… так нельзя, это грех…– талдычил тот как в бреду.

– Дурак ты, Соломонов. Я ж пошутила! Совсем свихнулся со своими баптистами! – Аня резко развернулась и побежала к себе во двор.

Соломонов медленно, словно сомнамбул, двинулся следом. Никогда еще ему не приходилось бывать в такой непозволительной близости от представительницы «женскаго полу». Девушки в институте сторонились его. Да и все свое свободное время он проводил в усердной молитве по впитанному буквально с молоком примеру матери. Привычка к самодисциплине позволила ему с легкостью переключать все свои неожиданно возникающие мысли и желания на молитву. И чем настойчивее запретные мысли лезли в голову – тем горячее и искреннее была спонтанная, внеурочная молитва.

Он готовил себя для служения Богу. Одному Богу и только ему. Однако не исключал и мыслей о семье, жене, сыновьях, которых непременно взрастит и воспитает точно в такой же любви к Господу, какую возымел сам.

Женитьба была угодна Богу как непременное условие для будущего проповедника. О каких-то интимных моментах жизни он старался не думать. Было бы стыдно рассуждать на подобные «скоромные» темы под всевидящим оком Отца небесного.

Непонятное возбуждение, в котором он пребывал впервые в своей жизни, вызвало ужасное напряжение и неожиданный приток крови во все многострадальные члены его слабого организма…

***

Утром Соломонов постучался к Ане в дворницкую.

– Чего тебе? – высунулась она из-за двери.

– Аня, ты пойдешь сегодня со мной в молельный дом? – смущаясь, спросил он девушку.

– Отстань от меня со своими баптистами. Не пойду! – с раздражением ответила Аня и захлопнула перед его носом дверь.

После вчерашнего, несмотря на доброжелательное отношение всех членов собрания, на душе у нее остался непонятный осадок. В конце концов, она пришла к заключению, что не сможет примкнуть к этим людям по одной простой причине – именно оказавшись среди этих наверняка чистых душой людей, молящихся с таким исступлением и страстью, она поняла, что веру в Бога потеряла, как ей показалось, окончательно.