Пусть льет

Даер сидел, наблюдая, как сильный лунный свет затопляет белую поверхность пласы, позволяя своему разуму проясниться и затвердеть, как предметы и их тени вокруг. (В полдень киф оказывал рассеивающее воздействие, смягчая и растапливая его мысль, распространяя ее у него внутри, но теперь он его туго сжал; Даер чувствовал себя настороженным и полностью на связи с миром.) Поскольку ситуация была хуже, чем он себе представлял, из-за явной невозможности получить сдачу с его купюр где бы то ни было в Агле, оставалось единственное — потратить немного денег на то, чтобы эту ситуацию улучшить. Это будет значить, что придется посвятить Тами, но то было просто, и, если ему удастся внушить тому мысль, что, как только человек согласился быть сообщником, он так же виновен, как его компаньон, он думал, что риск окажется не так велик. Тот факт, что он уже отказался от страха — как детского и невротичного, — который выгнал его из дому и весь день торопил вдоль горного склона, не казался ему подозрительным или достойным какого-то конкретного рассмотрения. Важно, думал он, перейти границу во Французское Марокко, которое во много раз больше Испанской зоны, где он будет не так заметен (поскольку за француза-то его могут принять, а вот за испанца он сойдет вряд ли) и где полиция не так настороженна к чужакам. Но прежде им придется разменять банкноты. Испытывая необходимость двигаться, пока он составляет планы, Даер поднялся и перешел на темную сторону пласы, где вдоль дорожки росли деревца. Не обращая внимания на то, куда идет, он свернул в боковую улицу.

Каждый день всю следующую неделю он будет отправлять Тами сюда в Аглу за провизией и всякий раз будет давать ему купюру в тысячу песет, на которую тот будет ее покупать. Он был уверен, что Тами сможет получать сдачу. Так в конце недели у них окажется, по крайней мере, достаточно, чтобы двинуться на юг. Также он будет давать Тами по пятьсот песет в день, пока они не перейдут границу, пообещав премию в дополнительные пять тысяч, когда окажется на французской территории, и по сотне за каждую тысячепесетовую купюру, которую Тами сумеет разменять ему на франки, пока они там. Допустим, он сможет разменять все, тогда этот проект будет ему стоить больше двух тысяч долларов — но невелика цена за то, чтобы выйти из-под подозрений.

Спереди донесся шум голосов, повышенных в злом споре. Хотя пласа там была пуста, городок вовсе не весь спал. Свернув за поворот улицы, Даер вышел на небольшую площадь, затемненную сверху шпалерами лоз. Вокруг двух маленьких мальчиков, которые, очевидно, дрались, собралась группа возбужденных мужчин; начали они как зеваки, а затем неизбежно вступили в свару со всей страстью первоначальных участников. Лежавшие на мостовой прямоугольники желтого света падали из лавок, что были открыты; по контрасту крапины лунного света в темных углах были голубыми. Он не стал останавливаться и смотреть на ссору: проходить по белой улице в точном свете луны было полезно для его развертывающихся планов. Суматоха была такова, что никто не заметил его, пока он шел по затененной площади. Лавки, казалось принадлежавшие в первую очередь портным и столярам, были в этот миг пусты — их оставили при первом намеке на уличное отвлечение. Путь немного изгибался; тут оставалась открытой еще одна лавчонка, а за ней — только лунный свет. То была лавка столяра, и человек прежде работал в дверях, строил высокий деревянный комод в форме пароходного кофра. Молоток лежал там, где он его оставил. Даер увидел его, толком не видя; затем посмотрел на него пристально, невольно поискал глазами гвозди. Они тоже тут были, длинноватые, но прямые и новые, лежали на небольшой квадратной табуретке поблизости. Лишь снова пройдя мимо кричавшей группы и удалившись настолько, что уже не слышал хриплых криков, с молотком и одним длинным гвоздем в кармане пальто, он осознал, что, несмотря на всю свою великую ясность ума, пока сидел у фонтана и курил киф, он был невероятно глуп. Зачем ему молоток и гвоздь? Починить дверь. Какую дверь? Дверь в домике, стучащую, которая не давала ему спать. А где этот домик, как он до него доберется?

Он встал неподвижно, больше ужаснувшись откровению этого невероятного провала в своих мыслительных процессах, чем собственно тому факту, что он не сможет добраться до дома и что ему негде ночевать. Киф — штука подлая, подумал он, медленно двинувшись дальше.

Вернувшись на пустынную пласу, он снова уселся на край фонтана и вытащил трубку. Подлая штука или нет, но, как и алкоголь, она хотя бы делала нынешний миг сносным. Куря, он заметил, как из теней на темной стороне пласы возникла фигура и неспешно двинулась в его сторону. Когда она была еще сравнительно далеко, но достаточно близко, чтобы он разглядел в ней мужчину, несущего крупную корзину, фигура сказала:

— Salam. — (Даер хмыкнул.) — Andek es sebsi?[117]

Он поднял взгляд, не веря себе. Это невозможно. Штука была подлой, поэтому он не шевельнулся, а выжидал.